Похоже, что я затронул чувствительные струны его воспоминаний. Через несколько дней получил повестку на допрос в отдел госбезопасности Куйбышевского района. Отдел помещался тогда на Невском у Аничкова моста. Допрашивали три дня. Назначенный по делу следователь (Горелик Б.С.) показал часть доноса Свинарёва, в котором было написано чёрным по белому, что я призывал расстреливать коммунистов. Вообще коммунистов, а не тех, кто изуверски пытал героев Гражданской.
Ясно, что для Свинарёва не было разницы между теми, кто просто состоял в КПСС и теми, кто опозорил себя, нашу страну, само понятие о коммунизме такими дикими, варварскими, извращёнными методами допросов.
Интересно, что третьим в нашей застольной компании был член КПСС Ущербин. Его предварительно вызывали в КГБ для дачи показаний, но он ничего не рассказал мне ни тогда, ни позже, ни теперь о подробностях разговоров там. Это о чём-то говорит. Не представляю, чтобы я вёл себя так же, в такой же ситуации. Логика требует считать, что его мнение было похожим на мнение Свинарёва. Иначе он как честный человек должен был хоть как-то оправдаться передо мной за пережитый стресс трёхдневных допросов в такой организации, как КГБ.
Надо сказать, что возникшие у меня тогда сомнения о качестве личности г. Ущербина не могу не связать с другим случаем. В 1976 году Обком КПСС решил, наконец, расправиться с нашим директором, Александром Алексеевичем Азовцевым. Азовцев был талантливейшим руководителем, создателем нашего Центрального института судостроительной промышленности. Только благодаря ему институт был и создан и стал действительно научной организацией, за несколько лет занявшей ведущие позиции в отрасли, выросшей из мелкого ЦКБ численностью в 300 человек до могучей организации, собравшей около двух с половиной тысяч человек ведущих специалистов по всем направлениям нашей науки и техники, оснащённой исключительной лабораторной и производственной базой. Достаточно сказать, что мы построили, кроме обычных производственных корпусов, уникальный электротехнический стенд мирового уровня, создали сеть филиалов на всей территории СССР, от Калининграда до Владивостока. Получив в подарок от ВМФ 7-й форт в Финском заливе, построили на нём уникальную опытно-экспериментальную базу для изучения и решения возникшей в те годы проблемы мирового значения, проблемы статической электризации углеводородных топлив в топливных танках танкеров. В мире тогда взорвалось несколько десятков танкеров супербольшого водоизмещения. И никто не знал, почему это происходит и как от этого защищаться. Наш результат в этой области таков – ни один! из танкеров нашей постройки не взорвался.
Кроме создания института, Азовцев создал ещё и коллектив, отличавшийся уникальной особенностью – сплочённостью вокруг директора, энтузиазмом в решении наших задач. Основами непоколебимого доверия к директору были, на мой взгляд, нравственная чистота, государственность мышления, забота о людях, преданность делу, самоотверженный труд, высокий интеллектуальный уровень.
Такой комплекс человеческих свойств, в сочетании с независимостью суждений и нежеланию кланяться партийным чиновникам с требуемой подобострастностью был как кость в горле обкомовским деятелям. Сквозившее в его поведении лёгкое, снисходительное презрение к партбюро института, наполненного выскочками, заменявшими знание и умение партийной фразеологией, вызывало и у местных так называемых партийных руководителей соответствующее неприятие.
Это обстоятельство требует пояснения. Партбюро в организациях по идее должны были контролировать деятельность директора, требовать проведения им политики КПСС. Поскольку партия осуществляла в стране жёсткую власть, её и её носителей все боялись. Основа боязни была застарелой. Боялись не так, например, как милиции. Милиция требует исполнения закона, а партия – неизвестно чего, то есть чего угодно. Выговор по партийной линии, исключение из партии ставило крест на служебной и жизненной карьере человека.
Чувствуя власть, члены парткомов вмешивались во всё, высказывали, в частности, свои технические соображения. В своём подразделении член партбюро как специалист ничего не значил, а на заседаниях в отделах был властью. Это очень привлекало тех, кто очень хотел своё незнание и неумение компенсировать значимостью партийной власти, ореолом всесильности над всеми, в том числе над директором. Какой – нибудь жалкий по своему интеллектуальному уровню, далёкий от науки и техники, но горластый и преданный партии (чаще на словах) мелкий, иногда ничтожный специалистик волей обкома становился вдруг представителем всесильной партийной власти. Причём всем было ясно, что чем мельче по человеческим и техническим качествам был этот человечек, тем больше он стремится властвовать. Яркими примерами в ЦНИИ СЭТ можно назвать секретарей партбюро Тряпичкина и Уродина. В деле они были мелкими насекомыми, а в кресле секретаря орлами, вершившими суд над всеми.
Ясно, что действительно толковые специалисты не очень – то стремились в партбюро. Тем более, что членам бюро приходилось массу времени тратить на набившую оскомину официальную пропагандистскую «деятельность». Техническим неучам подобная деятельность, скорее бездеятельность, была даже приятна, а умным, работающим специалистам – противна. Уж слишком бессмысленной и к тому же во многом лживой, надуманной она была. Понятно, когда партийный и профсоюзный контроль не дают вороватому директору пользоваться должностным положением в личных целях. Но когда партийные чинуши начинают действовать параллельно директору, главному инженеру, научно-техническому совету, руководителям крупных подразделений, изображая себя умнее всех, то это просто тошнотворно.
Зубы против Александра Алексеевича партия точила ещё и потому, что был он потомственным дворянином. Отец его был предводителем дворянства в Самарской губернии. Эти обстоятельства ему каким то образом удалось скрыть и избежать идиотских репрессий по классовому признаку. Кстати, надо отдать должное Ленину. Он ценил специалистов, независимо от происхождения. Даже на воинские должности назначал бывших дворян, «военспецам» доверял святые святых, армию со всеми штабами и государственными секретами.
На директора обком КПСС (в лице, например, тупого идиота, инструктора оборонного отдела Зойкина) науськал, другого слова не придумаешь, так называемый народный контроль, который был буквально шавкой под сапогом обкома КПСС. Этот контроль и располагался как мальчик на побегушках под боком, в 6-м подъезде Смольного.
Дела в институте шли просто блестяще. Институт постоянно рос и развивался, стал действительно ведущей научно-технической организацией в отрасли. Буквально ни один из приказов министра по созданию не выходил без упоминания ЦНИИ СЭТ. Институт стал Меккой всех, без исключения, электриков судостроительной промышленности. Ни один вид корабельного электрооборудования в Минэлектротехпрме не разрабатывался без опеки института, который либо разрабатывал ТЗ, отслеживая все этапы работ, либо финансировал новые разработки. Все сотрудники уважали и почитали директора. Со всеми предприятиями отрасли были прекрасные деловые и часто дружеские отношения.
Тем не менее, были из пальца высосаны совершенно надуманные, дурацкие претензии, не то, чтобы малозначащие, но не имеющие ни малейшего смысла, ни малейшей логики. По результатам проверки был объявлен выговор. Затем последовало увольнение.
