Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Первые правители Новгорода титуловались «посадники». Для нас это слово опять-таки прочно связано со временами Новгородской «республики», когда так именовался глава боярского «правительства» Новгорода, нередко грозный соперник князя. На заре Руси было иначе. Посадника сажали в отсутствие князя – либо киевский князь, либо сами новгородцы. Иногда выбранного или назначенного князя самого называли «посадником». Не очень понятно при этом, связан ли титул в самом деле со словом «посад», обозначавшим торгово-ремесленную часть русского города. Во всяком случае, посадники правили отнюдь не только посадом. Разве что весь Новгород считался посадом по отношению к Городищу – а это вполне вероятно.
Первым посадником предание именует некоего Гостомысла. Последующие летописцы расцветили краткие упоминания о нем, создали легенду о том, будто именно он передал власть Рюрику. Но гораздо логичнее заключить, что Гостомысл, как первый правитель Новгорода, жил в 30-х годах Х века, а если кому и передал власть, то Святославу Игоревичу. После Святослава Ольга, немало позаботившаяся о разрастании и обогащении Новгорода, назначала туда посадников. И вот теперь Новгород вновь обрел князя из Рюриковичей.
Расширявшийся град становился известен за пределами Руси. Укрепляя свою власть среди своенравных местных аристократов и дружинной вольницы Городища, Владимир и Добрыня должны были заботиться и о поддержании нарождающегося престижа. Через Новгород проходил знаменитый торговый путь «из варяг в греки». Во времена правления Святослава отсюда по завершении княжеского полюдья отправляли особый купеческий караван в Киев и дальше в Византию. Кроме того, Новгород всегда вел оживленную торговлю и с Востоком, по Волге, – путь, ставший намного более выгодным и доступным благодаря крушению Хазарского каганата. Все это привлекало в Новгород торговцев с разных берегов Балтики, хотя путь к известным днепровским волокам в Волоковском лесу вверх по Западной Двине для кого-то и мог казаться короче.
Изначально, в первых десятилетиях IX века, ильменцы особенно тесно знались с жителями торговых поселений Юго-Западной Балтики – полабскими и поморскими славянами. Родней довольно близкой, учитывая, что предки словен пришли откуда-то из тех мест всего лишь в конце VII столетия. В Новгород и позднее прибывало немало переселенцев с Поморья и с Лабы, а родословные знати оказались переплетены. Потому и Гостомысл носил имя, которое до него встречалось лишь в княжеском роду полабских ободритов.
Времена, однако, менялись. Полабские и поморские племенные княжества, упорно сохранявшие верность язычеству, оказались в почти полной внешней изоляции затиснуты между грозными противниками и сдавали одну позицию за другой. Немецкие императоры, польские князья и вожаки скандинавских викингов шаг за шагом, год за годом стягивали кольцо вокруг балтийских славян. Превратившись в заложников борьбы сильных соседей, они позднее окончательно лишатся независимости – хотя в борьбе за нее явят чудеса героизма. Тогда в Новгород, за новым домом и православным крещением, опять хлынет поток переселенцев, теперь уже беженцев с Южной Балтики, – и даст Руси немало славных знатных фамилий (достаточно вспомнить Пушкиных). Но это потом, еще два века спустя.
Пока же прибалтийские «венды» слабели и беднели, и все реже могли посещать земли восточных сородичей. Более важным и выгодным партнером становились крепнущие скандинавские королевства. Норманны тоже не были чужими ильменцам. Уже в середине VIII века они обосновались в Ладоге, а в IX – на Городище. Датская и шведская королевские династии выводили себя из «Хольмгарда». Русские Рюриковичи, в свою очередь, вели род из варяжского «заморья». Для Новгорода же Рюрик был в описываемую эпоху лишь одним из многих знатных «находников», побывавших на ильменской земле и какое-то время правивших там. Память о других хранят ныне лишь саги, но тогда в Поильменье их еще помнили. Среди родовитых «новгородских людей» немало было и «от рода варяжского». В новгородской округе селились и вэринги (по-славянски варяги) – скандинавские наемники, служившие русским князьям, и кюльфинги (по-славянски колбяги) – смешанные, финно-норманно-славянские вольные дружины, зародившиеся в Ладоге. И те и другие вместе с новгородцами отправлялись дальше на восток, основывали торговые и дружинные поселения по Волге, Оке, на северных Волоках.
Двумя ликами была обращена Скандинавия эпохи викингов во внешний мир. И две «партии» противостояли друг другу в самой Скандинавии. С одной стороны, были викинги и короли-викинги. Свирепые завоеватели, державшие в страхе всю Европу, непревзойденные воины и мореходы. Не только чужеземцам, но и самим норманнам часто приходилось иметь дело с их жестокостью. Уже в Х веке для скандинавского бонда-домохозяина слово «викинг» звучало ругательством. Но далеко не для всех скандинавских аристократов, даже королевского рода. Для них совершать в молодости викингские походы, разорять и по возможности захватывать чужие земли было делом чести.
Но была и другая Скандинавия. Скандинавия тех самых бондов, зажиточных хуторских крестьян, добывавших себе хлеб насущный и обогащавших страну ежедневным кропотливым трудом. Блюдущих строгий патриархальный закон и «порядок». Скандинавия ловких, решительных и знающих счет деньгам купцов, плавающих в дальние чужие края не за разбоем, а за честной прибылью. Наконец, тех сравнительно еще немногих «добрых» конунгов, которые предпочитали разграблению чужого наращивание своего через мир и торговлю с соседями. Именно их трудами из прибрежных крестьянских общин разрастаются настоящие торговые города, для которых викинги уже – не источник дохода, а самый первый враг.
Конечно, подлинная картина была гораздо сложнее. И викинг нередко остепенялся с возрастом, оседал на земле или становился честным купцом. И купец в нужде либо изгнанный из дому сородичами бонд мог вполне обратиться в пирата. И сами прибрежные города возникали сначала все-таки как «вики» – не только торговые пристани, но и викингские базы. Но с течением времени разлом внутри скандинавского общества становится все серьезнее.
Как ни странно, но для Новгорода обе стороны скандинавского мира оказывались приемлемы. Стоя вдали от моря и даже от Ладожского озера, выход из которого надежно запирала Ладога, ильменские грады могли не бояться викингских набегов. В самом худшем случае от них страдали западные, чудские земли, с которых многие заморские конунги пытались брать дань в свою пользу. Пиратские вожаки в итоге становились из угрозы полезным подспорьем. Именно они селились в Ладоге – безопасном, удаленном от всех врагов оплоте. Именно они нанимались на службу к новгородским князьям, обеспечивая град дополнительной и весьма умелой военной силой. Именно вчерашние викинги, которых никто не ждал по ту сторону моря, искали вместе с новгородцами новых мест поселения на востоке. Наконец, именно из числа знатных скандинавских изгоев, «морских конунгов» можно было избрать в случае необходимости по договору-«ряду» независимого от местных родовых распрей военного вождя для защиты словенских земель, в том числе и от себе подобных. Впрочем, в этом последнем нужда давно отпала. Разноплеменные ладожские дружины сами отправлялись в набеги на Балтику, обогащая грады по Волхову богатой добычей. Ближайшим же и наиболее опасным в прошлом варягам – шведам – «ради мира» платили ежегодный откуп в триста гривен. Невеликая цена за мир, хотя и десятинная добавка к собираемой с Новгородской земли урочной дани.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
