И мы битых три часа репетировали сцену, пока я наконец в нервном изнеможении не рухнула на кровать. На следующий день после школы я поплелась вместе с остальными в экспериментальный театр, где проходило прослушивание. Да, мама – профессиональный телережиссер, и я доверяла ее интуиции, но хватит ли у меня духу реализовать ее план?
Весь день я истово гадала, кто будет моим партнером на сцене. Для меня это было русской рулеткой – сделать выбор из окаймленных первым юношеским пушком ртов актеров-любителей с гормональным взрывом. Я молча обвела глазами комнату в поисках тех, кого вызвали на повторное прослушивание на роль Лизандра: Том Майклсон, Бобби Фридбург и, конечно, красавчик Ларри Глассман.
Том стал бы идеальным кандидатом. Он был геем, он был моим другом, и он по-прежнему делал вид, будто увлекается девочками, – одним словом, беспроигрышный вариант. Бобби учился в девятом классе, ростом он был не меньше шести футов, и с учетом моих пяти футов трех дюймов (по самой оптимистической оценке!) решить эту логистическую задачу не представлялось возможным. И – О БОЖЕ! – а что, если это будет Ларри? Хватит ли у меня духу засунуть язык ему в рот? Что касается поцелуев, то невинность я потеряла еще в седьмом классе, когда на бат-мицву[9] мы играли в «Правду или расплату» (но никаких языков!). Хотя да, я уже знала пару вещей насчет смыкания губ. А вот Ларри, наоборот, несколько отставал в общем развитии, и всем в нашей школе было известно, что он еще ни разу не целовался.
Кто-то похлопал меня по плечу, я оглянулась и увидела Ларри, нервно поднимавшего вверх большой палец.
– Давай, устраивайся рядом со мной! – Он одарил меня взволнованной улыбкой. – Ты готова?
С трудом поборов подкатившую к горлу тошноту, я села на пол рядом с Ларри. Прослушивание началось, и после сорока пяти минут актерской игры, варьировавшейся от ужасной, в духе Корки Сент Клера[10], до фантастической, на уровне Мэгги Смит[11], пришла очередь сцены между Гермией и Лизандром.
Мисс Бенсон, наш режиссер, с блокнотом в руках забралась на сцену:
– О’кей, а теперь все успокоились! Тсс! О’кей, первыми на роли Гермии и Лизандра… Карли, ты будешь за Гермию, а ты, Бобби, – за Лизандра.
Я откинулась назад и стала наблюдать, как Карли выигрывает прослушивание: она идеально передавала малейшие нюансы всей сценки, заставив хихикать семьдесят конкурирующих между собой подростков. А у меня тем временем звенели в ушах прощальные слова мамы, которыми она напутствовала меня на парковке: «Ну давай же! Рискни! Если ты сделаешь все так, как мы репетировали, то считай – роль у тебя в кармане».
Я смотрела, как мисс Бенсон вытирает выступившие от смеха слезы, и понимала, что обратной дороги нет.
– Ух ты! Отлично, ребята! – улыбнулась мисс Бенсон.
Я мысленно заклинала ее вызвать следующими нас с Томом, истово уверовав в то, что если это сработает, то для меня откроются новые горизонты в области управления сознанием. Поскольку я отнюдь не была уверена, что смогу выкинуть этот финт в партнерстве с Ларри. Мисс Бенсон посмотрела в блокнот, и я затаила дыхание.
– Ладно, давайте посмотрим. Том, поднимайся на сцену. Ты играешь Лизандра. А кто у нас Гермия… Сара Джейн, прошу!
Ларри с широкой улыбкой пихнул меня в бок и, нагнувшись ко мне, прошептал:
– Потрясающе! Я реально надеялся, что мы с тобой будем играть в паре!
ЛАРРИ, СЕЙЧАС ЖЕ ПРЕКРАТИ СО МНОЙ ЛЮБЕЗНИЧАТЬ! ЧЕРТ ПОБЕРИ, НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ВИДИШЬ, КАК Я ИЗО ВСЕХ СИЛ ПЫТАЮСЬ УБЕДИТЬ СЕБЯ, ЧТО МНЕ ПРОСТО НЕОБХОДИМО ЗАДУШИТЬ ТЕБЯ В ОБЪЯТИЯХ?!
И вот пришла наша очередь. И как только мы начали разыгрывать сцену, возникшая между нами химия стала буквально осязаемой. Помню, как у меня промелькнуло в голове: Ух ты, пожалуй, я могу заработать больше смешков, чем Карли! Я слегка помедлила перед монологом, обуреваемая сомнениями, а нужен ли мне вообще этот финт, чтобы получить роль? И снова у меня в голове раздался мамин голос: «Ну давай же, Кейт! Не дрейфь! Любой ценой!» Ай, ладно, была не была!
У Ларри округлились глаза, когда я бросилась к нему, однако он с неожиданной легкостью воспринял тяжесть моего обвившегося вокруг его талии тела и твердый нажим моих губ. Зрители с воплем повскакали на ноги: 50 процентов были в шоке, а 50 процентов валялись со смеху. А рот Ларри оказался именно таким, каким я представляла его в своих мечтах.
Ну и как, по-вашему, цель оправдала средства? Немножко странно говорить «да», если это означало распечатать невинные губы восьмиклассника, чтобы получить роль в школьной постановке «Сна в летнюю ночь». И тем не менее я получила роль, так что чисто технически мамино «любой ценой» в очередной раз сработало.
Но зато Карли получила моего парня. Они с Ларри стали первой за всю историю нашего драматического клуба скандальной парой «молодой мужчина – женщина постарше», так что за все хорошее приходится платить.
Телепередачи из приюта для животных
С чисто биологической точки зрения я у мамы единственный ребенок. Однако, на мамин взгляд, у меня есть куча братьев и сестер. Если, конечно, считать человеческими существами веселую компанию из пяти собак и двух кошек, что, впрочем, мама с успехом и делает. Ее неистовая любовь и внимание распространяются на всех членов нашей семьи, невзирая на то количество слюней, которые некоторые из нас пускают.
Взять хотя бы мамину безграничную преданность нашей чихуа-хуашке (с явными психическими отклонениями) по имени Тор. Когда он начал злобно рычать на стены, видя то, чего там нет, были потрачены тысячи долларов на оплату счетов за собачью психотерапию, собачий прозак и собачью акупунктуру. (Что, как оказывается, вполне реальная вещь!) Если кто-то становится частью семейства Фридман-Сигел, можно быть уверенным, что его уже никогда не бросят. Будь то собака, кошка или прочее.
На практике это означает, что всякий раз, как открывается наша входная дверь, свора отчаянно визжащих чихуа-хуа радостно писает на ковер, виляет хвостами и трахает чужие ноги с таким неописуемым восторгом, какой, должно быть, испытала Белоснежка, разбуженная Прекрасным Принцем (хотя я, если честно, сильно сомневаюсь, что у Диснея кто-то кого-то трахал). Мама обычно здоровается на повышенных тонах, чтобы перекричать собачий гомон, и пожимает плечами, словно хочет сказать: «А что я могу сделать?»
