Оттуда послышался шум фена.
Лицо у Андрюши было такое же отрешённое, как тогда, кода он был «живой скамейкой». Только глаза слезились ещё больше обычного.
Я протянула Андрюше зайца. Он скривился, словно ему было больно. Схватил игрушку и кивнул.
Вот тебе и благодарность. Ни «спасибо», ни «пожалуйста». Только, видимо, до свидания.
– Я пошла, – сердито сказала я.
Сама виновата. Никто не просил ни о чём.
– Извини, что натоптала, – сказала я, чтобы хоть как-то заставить его говорить.
Он снова кивнул.
– Слушай, кто из нас немой, в конце концов? – разозлилась я. – И если тебе так плохо, зачем ты это позволяешь?
– А вот это не твоё дело! – сквозь зубы выговорил он.
– То-очно, – протянула я, – правильно. Это дело твоих новых друзей.
– Они не считают меня придурком зато, – сказал Андрей.
– При чём тут моя сестра?! Погоди-погоди… Придурком они тебя не считают?! А кем они тебя считают? Царём, может? Ты с ума сошёл? Они тебя не то что придурком, человеком не считают! Только скамейкой!
– Для чего? Ты в космос летишь? Меня не забудь! Андрей, если ты им веришь, то ты просто последний…
Что-то звякнуло у него в голосе, как монетка, упавшая на пол. Он отвернулся и потёр глаза. Шум фена в ванной стих.
Тут дверь в комнату отворилась, и к нам в прихожую вышло чудо.
Кьяра
Я люблю в детских книгах момент, когда кто-то мучается– мучается, а потом попадает в неведомую страну. За шкаф. В нору. Куда угодно. Но там героя все любят. И там нуждаются в его помощи.
А тут получилось, что кто-то вышел из этой страны к нам в мир… Вышел и… стало легче дышать.
Это была девочка лет двух. Сначала я увидела её глаза. Карие, как у Андрюши. Но без слёз. Очень серьёзные. Потом крошечный нос и ярко-красные щеки. Она была в футболке и колготках, длинных, спущенных, в рубчик. У нас тоже такие дома хранятся, с моего ещё похода в детский сад. Мама отказывается делать из них тряпки для пыли, говорит – на память.
А потом я снова посмотрела девочке в глаза. А потом на её ладошки. Маленькие пальцы, сжавшие кусок пластилина.
– Привет, – сказала я чуть хрипло и откашлялась. Повернулась опять к Андрею: – Это сестра твоя?
– Бабушка, – буркнул Андрей и ушёл на кухню.
Мы остались вдвоём. Мне надо было уйти, но я не могла отвести от девочки глаз. Я давно не видела маленьких детей так близко. На площадке – да, в садике за сетчатым забором – тоже. Они носятся, лупят друг друга, орут.
А эта девочка словно и не принадлежала к общей малышовой банде. У неё был взрослый взгляд.
А ладошки и сандалии – маленькие.
Она тоже смотрела на меня. Разлядывала мои сапоги, пуховик. Она, наверное, удивлялась тому, какая я огромная. Я ведь на голову выше её брата.
Я сняла пуховик, положила его на табуретку и села на корточки. Она подумала, взяла кошелёк со столика и протянула мне:
– На!
Я взяла у неё кошелек. Тогда она схватила щётку для волос. И тоже протянула мне. Потом взяла пачку сигарет. Но тут уже я выхватила пачку у неё из рук. Не знаю, что у них тут за порядки, но я не могу видеть такую малышку с сигаретами в руках.
Она посмотрела на меня с обидой. Мол, ничего себе гостья! Пришла и игрушки отбирает.
– Дай мне шарф, – попросила я и показала.
Она улыбнулась и с радостью протянула мне серый шарфик с вытянутыми петлями ниток. Немного грязный. Андрюшин, наверное.
Потом она взяла ложку для обуви. Но мне не отдала. Видно было, что ей и самой нравится такая штука.
– Дай мне, я покажу кое-что и верну, – попросила я.
Она подумала и отдала мне ложку. Я нацепила её на палец и стала крутить. Девочка заулыбалась. Я вернула ложку ей, и теперь девочка смотрела на ложку с двойным восхищением. Ничего себе, какая оказалась штукенция!
Если честно, я и сама удивилась, как эта ложка здорово может крутиться на пальце и не слетать. Может, у них какая-то необычная ложка? Наша бы дома слетела.
Девочка попыталась тоже покрутить ложку на пальце, но уронила её. Нахмурилась, надулась.
– Давай я ещё раз покажу… – начала я, но тут из ванной снова послышался шум фена.
Нижняя губа малышки задрожала и выгнулась. Глаза стали мутными от набежавших слёз. Она вдруг бросилась ко мне, и мне пришлось схватить её на руки. Она уткнулась мне в шею.
– Стасьно… Стасьно… – прошептала она.
– Ну что ты, – пробормотала я, поглаживая её по спинке, – совсем не страшно. Это же фен. Мама волосы сушит. Они у неё мокрые.
Она схватила меня за руку, прижала её к своей груди. Ладошки у неё оказались горячие-прегорячие. А сердце колотилось как бешеное. Бум-бум-бум-бум-бум.
У меня внутри всё закрутилось. Как будто запустили какую-то бешеную юлу. Я зажмурилась и уткнулась ей в шейку. От неё пахло печеньем. А кожа на шейке нежная, как у меня на веках… Нет, ещё нежнее!
Щёлк! Фен выключили. А мы всё стояли. Вышла из ванной Андрюшина мама.
– Кьяра! – с весёлым удивлением сказала она. – Ты что себе позволяешь?
– Она испугалась, – тихо сказала я, пытаясь понять: как зовут малышку? Что за странное имя?
Но девочка уже отстранилась. И с улыбкой смотрела на меня. А потом сунула мне в рот палец. Он оказался солёным.
– Тьфу! – сказала я делано-сердито, и она расхохоталась.
– Молодец, – похвалила меня мама Андрюши, расчёсываясь перед зеркалом. – У тебя есть младшие братья-сёстры?
– К сожалению, нет…
– Вот, Андрюшка! Слышал? К со-жа-ле-ни-ю!
Она улыбнулась и прошла в комнату. Оттуда послышалось пшиканье, запахло духами.
Я опустила малышку на землю. Снова села на корточки. А она вдруг подняла у меня на животе кофту и ткнула пальцем мне в живот.
– Пу!
И снова засмеялась.
– Она у тебя пупок нашла, – сказал Андрюша, выйдя из кухни.
Я немного смутилась, потому что Андрюша увидел мой голый живот. Я втянула его как могла, но он всё равно нависал над поясом джинсов.
– Пу! Пу! – повторила Кьяра, тыкая меня в живот пальчиком.
И опять расхохоталась, показав неполный ряд ровных белых зубов.
И мне вдруг стало наплевать, видит Андрюша мой живот или нет. Лишь бы она и дальше вот так запрокидывала голову, лишь бы звенел золотыми бубенчиками её смех, от которого внутри всё становится легким, прозрачным и хочется лететь!
