Дороти обмерла.
— Однако я чувствую ответственность и хочу, чтобы ты осталась, — заключил он.
Что он имеет в виду? — спрашивала себя Дороти в припадке тихой истерики. Если случится худшее, он отправит ее в клинику и заплатит за аборт? Пусть даже не думает об этом!
— Я сама о себе могу позаботиться, — ответила Дороти, уставившись в одну точку на полу.
Ральф сделал два широких шага в ее сторону и взял ее за подбородок.
— Не можешь. А даже если бы и могла, я бы тебе не позволил. Я виноват, я и отвечу. — Он судорожно вздохнул и продолжил более ровным голосом, что, видимо, потребовало от него некоторого усилия. — Переоденься. Поедем, пообедаем где-нибудь. Я расскажу тебе, что собираюсь делать.
Она открыла рот, чтобы сказать «спасибо», но он не дал ей, обняв ее за плечи и ласково улыбнувшись:
— Улыбнись, Дороти. Пожалуйста.
Она подняла на него влажные от слез глаза. Казалось, она тонет в его улыбке, в черных бездонных глазах. От него исходил какой-то умопомрачительный дух сильного и нежного мужчины. Слегка улыбнувшись, Дороти склонила голову, чтобы скрыть от него то, как порозовели ее щеки. Когда он был так близко, она ни в чем не могла ему отказать.
Она была безнадежно влюблена в Ральфа Аттенборо и ничего не могла с этим поделать!
5
Переодеться! Во что?
В панике Дороти открывала ящики один за другим. Все ее вещи остались на квартире у Кэтрин. Да и они, по правде говоря, не могли бы спасти положения. В них нельзя было выйти в приличное общество, тем более с таким мужчиной, как Ральф Аттенборо.
Они с мамой всегда одевались в секонд-хэнде. Блузки и юбки, которые можно было приобрести там, не всегда подходили им по размеру. А на то, какого они цвета или из какой ткани сшиты, они вообще не смотрели. Главное, чтобы они были нигде не порваны, и чтобы в них было тепло зимой.
Хотя не все ли равно? — спросила себя Дороти и достала из ящика потертые джинсы. Он же понимает, что девушка из бедной семьи не может выглядеть, как принцесса. Наверняка, он не поведет ее в дорогой ресторан. Если подумать, он вообще мог бы никуда не вести ее, а сказать все, что ему надо, здесь. Не надо было ей соглашаться. Теперь она будет постоянно думать о том, как плохо она одета, и сжиматься всякий раз, когда кто-нибудь будет смотреть на нее, недоумевая, что делает такой импозантный мужчина рядом с такой замухрышкой.
Зачем он придумывал какие-то планы насчет нее? Она не нуждается в том, чтобы ей указывали, что делать и как это делать. Нужно было настоять на своем, а не таять от его улыбки, досадовала на себя Дороти.
Надев чистый, но порядком выцветший свитер, она поморщилась, глядя на свое отражение в зеркале. Ральфа Аттенборо привыкли видеть с красивыми, ухоженными и стильно одетыми женщинами, а она выглядела так, как будто собиралась работать в саду. Но это же было не свидание, напомнила она себе. Он просто беспокоился из-за ее возможной беременности. Конечно. Стать отцом ребенка служанки! Он сделает все, чтобы его друзья не узнали об их связи.
В подавленном настроении Дороти стала расчесывать волосы. Потом подкрасила губы поярче, чтобы поднять себе настроение. Она уже решила для себя, что, если он будет настаивать на том, чтобы она осталась в «Маккларти Эстейт» до тех пор, пока все не выяснится, она солжет ему. Она никогда никого не обманывала, но в этом случае это было бы простительно.
Она узнает, беременна или нет, только через две недели, но уже завтра может сказать Ральфу, что все в порядке, к его великой радости, и исчезнуть из его жизни навсегда.
Ей казалась невыносимой сама мысль о том, что она постоянно будет у него на глазах, будет слушать о том, как он сожалеет об их необдуманном поступке, будет видеть, как с каждым днем ее присутствие в доме все больше раздражает его, как усиливается его нетерпение поскорее отделаться от нее. Нет! Пусть то, что произошло между ними, останется приятным воспоминанием. Она уедет отсюда, не успев надоесть и опротиветь ему. А со своей любовью она справится. Своими силами и в свое время.
Дороти сняла тапочки и надела полусапожки. Посмотрев на себя в зеркало еще раз, она спустилась к выходу. Ральф сидел в холле.
— Ну что, готова? — спросил он, вставая.
— Да, — кивнула Дороти.
— Хорошо выглядишь, — сказал Ральф, оглядывая маленькую, стройную фигурку.
Он еще издевается, подумала Дороти. Она старалась не замечать, что на нем элегантный черный кашемировый свитер и стильные, стального цвета, брюки. Ральф галантно открыл перед ней входную дверь. За углом был припаркован роскошный, сверкающий на солнце «мерседес». Даже сесть страшно, подумала Дороти, которая никогда не ездила на таких дорогих машинах.
Она села на переднее сиденье рядом с ним. Главное, выглядеть спокойной и равнодушной, настраивала она себя. Ей предстоит спорить с ним, доказывать, что она вполне самостоятельна и не собирается пользоваться его благородством. Поэтому нужно держать себя в руках и быть убедительной.
Но от спокойствия не осталось и следа, когда Ральф остановил машину возле маленького коттеджа.
— Ты хотела видеть дом бывшего садовника? — произнес он тихо, поворачиваясь в ее сторону на своем сиденье. — Вот он. — Ральф медленно нагнулся к ней и положил руку на плечо. — С какой-то особой целью или просто так? Это обыкновенный сельский домик, ничем не отличается от других. Насколько я знаю, он никогда не представлял интереса для туристов.
Едва заметная ирония его слов задела Дороти, и она быстро отвернулась, чтобы он не увидел, как ее глаза наполнились слезами.
Он припарковал машину возле дома. Словно во сне Дороти отстегнула ремень и нащупала ручку дверцы. Когда она выходила из машины, то молила Бога, чтобы ноги удержали ее, когда она будет смотреть на дом, где родилась ее мать.
Это был двухэтажный кирпичный домик с соломенной крышей, заостренной кверху. Нарядные занавески украшали маленькие окна. Из высокой трубы струился дым. И повсюду были цветы: нарциссы, бледно-желтые первоцветы. Возле дома стояло грушевое дерево, одна ветвь которого низко свисала. Выглядело ли оно так же, когда ее бабушка и дедушка жили здесь? Гуляла ли ее мама по этим узким тропинкам среди цветов и густых растений, мечтая о счастливом будущем? Мечты, которые обернулись кошмаром, одинокой жизнью, разлукой с родителями.
— Если хочешь зайти внутрь, я думаю, миссис Тэтчер не будет против.
Дороти вздрогнула. Поглощенная своими раздумьями, она не слышала, как он подошел. Мама рассказывала ей, что бабушка прожила здесь еще год после смерти дедушки, а, умирая, завещала все деньги от продажи имущества передать на благотворительность.
— Нет, — еле слышно произнесла Дороти бесцветным голосом. Боль из сердца распространилась по всему телу от мысли о том, что сделал Генри Маккларти с жизнью ее матери.
