встал на цыпочки и потянул за небольшой шнурок.
Мягкий, красноватый свет разлился по приемной
(который, однако, не доходил до темных трясин психики, где в данный момент находилась женщина).
— Так-так, милая барышня, вы говорите, обвинения,
а не являетесь ли вы некоторым образом тоже жертвой такого преследования или…
Дрейф с тихим стоном от напряжения снова взобрался на стул:
— … как бы поточнее выразиться,
подобных настроений среди людей,
в этом мире навоза, нечистот, дьявольских детей и…
Он пролистал назад в журнале, чтобы уточнить ее слова и прочел:
— … огромных куч дерьма?
— Да.
Теперь женщина лежала с разметавшимися в беспорядке волосами, балахон на ней задрался,
обнажив красивые щиколотки,
отметил Дрейф против своей воли
(что ноги у нее были очень маленькие и стройные, он тоже заметил).
— Каким образом?
— Будучи в гостях у своего деверя, я даю,
разумеется, с самыми благими намерениями,
яблоко маленькой девочке, которая немедленно заболевает и умирает.
— Ну, надо же!
Женщина тут же оживляется, и голос ее поднимается на одну или две октавы:
— Именно так и я подумала, доктор,
и, конечно, все подозрения тут же пали на меня,
ведь на меня и раньше уже косо поглядывали,
шептались за моей спиной,
но я слышу все, что вы говорите, свиньи вы этакие,
уж я-то вас вижу,
так и знайте!
Три последние фразы женщина выкрикнула пронзительно, упершись взглядом в какую-то точку в противоположном конце комнаты, причем сжала кулаки так, что побелели суставы, плотно сомкнула челюсти и задрожала.
Но вскоре после этого она глубоко вздохнула, зажмурила глаза, собралась с силами и продолжала как прежде:
— Да, а теперь начинается,
да простит доктор мое выражение,
ад кромешный.
«Ад кромешный»,
рассеянно записал Дрейф красными чернилами, которые все еще,
постоянно,
уводили его мысли к мрачным хижинам для менструирующих женщин на окраинах поселков туземцев и к необычным парапсихологическим явлениям.
— И будто мало этого случая с девочкой, на этот раз я приготовила обед одному мелкому арендатору,
но едва он успел съесть немного свеклы, которую я собственноручно с любовью приготовила по всем правилам поварского искусства, как его начало мутить, он лег, а потом его рвало какой-то вонючей черной слизью,
и, как вы, конечно, понимаете, доктор,
все против меня,
что я ни сделаю — все не так,
все, к чему ни прикасаюсь, вянет или морщится или становится камнем или пылью,
например, бросаю я в припадке гнева горсть обычной муки в лицо оскорбившему меня мужчине, и он умирает
в тот же миг,
и вот некоторое время спустя призывают охотника за ведьмами.
Наконец-то сказано слово, которому удалось разогнать неукротимые мысли о крови, постоянно вертевшиеся в голове у Дрейфа!
— Самый обычный мужик, который ходит по деревням и, пользуясь разными зверскими методами, распознает ведьм в толпе обычных женщин, доктор.
Да, да, Дрейфу это было прекрасно известно…
Профессор Попокофф сам был потомком многих поколений знаменитых охотников за ведьмами.
Да, может быть, именно поэтому Попокофф обладал таким глубоким, инстинктивным пониманием всего женского,
которое позволяло ему проникнуть в неизведанный край женственности так глубоко, как Дрейф,
несмотря на все годы учения и все свои знания,
даже и помыслить не мог?
Он рассеянно прикусил истертый черенок ручки, ненадолго задумавшись об этом.
Однако упоминание об охотнике за ведьмами действительно вызвало у него интерес!
— Не могли бы вы описать мне этого охотника немного подробнее,
одну только внешность.
Она ответила быстро и без колебаний:
— Необычайно неприятная фигура,
обут он в большие кожаные сапоги,
на нем огромный плащ, черный как ночь,
в руках у него твердый посох,
он в возрасте доктора и, да…
Довольно злое выражение ее лица вдруг стало удивленным, глаза расширились, уголки рта приподнялись, она издала изумленный смешок:
— Да, смотрите-ка,
он вообще-то порядком похож на вас, доктор Дрейф!
— Ах, что вы говорите!
Дрейф просиял и вначале почувствовал себя чрезвычайно польщенным.
Он с трудом скрывал свою гордость.
Ему всегда хотелось иметь большие кожаные сапоги,
посох, плащ…
Однако секунду спустя это чувство сменилось сомнением, и он внезапно засомневался, не подшутил ли над ним объект анализа.
Не дрожала ли в ее голосе едкая струйка иронии?
Он некоторое время с подозрением косился на ноги женщины, но затем отогнал эти мысли.
— Он пользуется самыми разными методами обследования, доктор,
например, бросает меня прямо в наполненный нечистотами пруд, чтобы увидеть, выплыву ли я!
— И вы выплыли? —
льстиво спросил Дрейф
(от всего сердца желая, чтобы она потонула, чтобы ее затянуло водой на самое дно, и там и осталась бы лежать, так как именно там самое место всем женщинам).
Женщина глубоко вздохнула и поджала губы, словно сосала маленький кислый пестик.
Чертов старикашка, в свою очередь строптиво думала она,
и, словно обращаясь к умственно отсталому ребенку, ответила:
— Я ведь все-таки хочу жить, доктор, так что,
да, я выплываю.
— И таким образом, это знак того?
— Что телом моим завладел Сатана, доктор.
Он снова записал эти слова дрожащей, но твердой рукой,
эти великие слова,
это всесильное имя
(и хотя буквы в нем были по крайней мере вдвое крупнее букв во всех остальных словах,
оно все же очень проигрывало от красных чернил).
— Но это еще не все, доктор,
потому что меня тотчас же вытаскивают,
