– Что говорили?..
Николай пытался хоть что-то вытащить из происходящего; что-то, чем можно было бы воспользоваться – хотя и понимал в глубине души бесполезность этого занятия. По крайней мере, пока. Впрочем, кто знает. Как там: «столовый нож оружьем может стать…». Никакая информация не бывает лишней. Совсем.
– Говорят на своём. О чём – хрен их знает.
– Одного зовут Умалт. Я уловил, когда его позвали. Это из автоматчиков, что у автобуса тусовались.
– Я не слышал… Но вообще довольно много народу. Пацаны, люди какие-то. Когда мы носилки таскали, на нас смотрели, как на аттракцион. Или как на жирафов в зоопарке.
– Угу…
– Аттракцион… – он всё-таки закашлялся, ударяясь головой об скомканную строевку под затылком, и рёбра отозвались немедленно. Не оказалось бы перелома…
– Весь вечер на арене, блин. Ладно. Всем смотреть и слушать во все стороны. Пока дёргаться рано. Будет шанс – уйдём. Все согласны?
Все заговорили разом. С тем, что пока надо сидеть и не проявлять авантюризма, соглашались вроде бы все, – поводы и примеры имелись достаточно убедительные. Разница была в том, что слово «уйти» восприняло лишь несколько человек, остальные либо пребывали в глубоком оглушении под воздействием увиденного, либо считали, что следует ждать какого-нибудь спецназа, который придёт по их следам и выковыряет всех из этого чёртова подвала.
В подвале они сидели ещё часа три, постепенно успокаиваясь. Может быть, это звучало диковато, но ощущения были похожими. Воспоминания об оскаленных лицах, стрельбе в разные стороны, убийстве Руслана – все отошло на задний план. Дурацкая попытка побитого бригадира направить разговор и мысли из уровня "Ой, мама, мамочка!" на что-то, пусть и глупое, но более нормальное, оказалась всё же полезной.
Несколько человек, помявшись, отошли в тёмный угол подвала. Там зажурчало, и в воздухе повис запах концентрированной мочи. Возможности сходить в туалет не было с самой ночи, когда они ещё считали, что всё в порядке. На единственной остановке, которую бандюки позволили себе в дороге, их из салона не выпустили. Пока Семён в одиночку заправлял баки автобуса из огромных квадратных канистр, южане держали их всех под прицелом – лишь пару раз сменившись, чтобы по-быстрому отлить под колесо. Церемониями они себя не утруждали.
Когда наверху снова затопали шаги и люк с треньканьем и скрежетом приподнялся, все еще было утро. Приблизив запястье с часами к лицу, Николай, напрягая глаза, с трудом разглядел стрелки. В такое время в «строяке» бригада ещё только подъезжала к объекту. С песнями…
Пришедший за ними спускаться внутрь не стал, а заорал, перемежая одно-два членораздельных слова бессвязным матом и непонятной местной лексикой. Общая идея обращения заключалась в том, чтобы они, русские свиньи, немедленно вылезали наверх и строились, а то он сейчас начнёт всех убивать. Большого смысла в протестах или возмущении не было, поэтому пленники сделали именно то, что местный сказал – то есть вылезли по одному из подвала и выстроились вдоль стены под прицелом трёх автоматов. Николай тоже вылез, чего сам от себя не ожидал. Боль оказалась, в итоге, «внешняя». Двигаться она, конечно, мешала, но только за счёт дёрганья в мышцах и костях, через раз добирающегося до сетчатки глаза. Ходить было можно.
– Разобрать инструменты! – коротко скомандовал один из конвоиров. Ну что ж, выходит, что русский здесь знают почти все – хотя сначала показалось, что говорить с ними может только Усам.
Бойцы вяло нагнулись за сваленными в углу носилками, шпателями и прочим инструментом. Николай остался с пустыми руками, но вопреки его ожиданиям, охранники отнеслись к этому равнодушно, хотя могли и придраться. Начали бы бить, добавили бы ещё… Хотя моменты у них ещё будут, и один такой момент приближается неотвратимо. Вечер. А может даже и раньше. Зависит от того, насколько у них будет игривое настроение. Ирочка стояла в ряду бойцов, чуть закрытая плечами пары крепких ребят, сжимавших в руках рейки. Против автоматов – безнадёга. Ощущения стояния у стены под направленными на тебя стволами было в высшей степени неуютным. Хотелось произнести что-нибудь заискивающее, чтобы хотя бы сбросить, отвести от себя висящее в воздухе напряжение – но, к чести ребят, этого не сделал ни один.
Подержав их минуту в таком молчании, конвоиры погнали всех из дома, а затем – к воротам, где стояли все те же двое – овчарка, спокойная и деловитая, как эсминец на бочке, и нагло ухмыляющийся сопляк – её поводырь.
– Шевели ногами, сука!
Дёрнувшись, Николай обернулся – решив, что это предназначается ему, но даже не успел сфокусировать зрение, как шлепок и стук упавшего тела подсказали, что окрик всё-таки был обращен к кому-то другому. Замыкающий цепочку автоматчик молодецким пинком в подвздошье опрокинул уже поднимающегося с карачек парня, уронившего в пыль лом, и ещё раз заорал – «Шевелись, мать твою!»
Сгорбившись, парень подобрал лом, и стараясь избежать очередного пинка, так же пригнувшись, побежал вперёд, стремясь смешаться с остальными. Ударивший его моджахед занёс было на него приклад автомата, но всё же не ударил, – опустил, ещё раз невнятно выругавшись. Ломы, значит, им оставили… Любопытно. И бесполезно. Шедший сбоку конвоир, обратив, видимо, внимание на его постоянное оглядывание назад, поднял автомат на уровень лица, плавно разворачивая его на их строй. Николай застыл на месте, похолодев, но Шалва ухватив за руку, потащил его вперёд, что-то нашёптывая. Сморщившись, бандит опустил ствол, и снова пошёл рядом, шевеля губами – то ли неслышно пел, то ли ругался про себя.
– Колян, Колян, ты держись, не останавливайся… – Шалва вцепился в Николая слева, пытаясь принять на себя часть его веса. – Ты держись давай…
– Держусь… Ничего.
– Я вот что думаю… – стоматолог говорил лихорадочным шёпотом, торопясь, видимо, высказать свою мысль. – Мне главное с этим, Усамом, поговорить с глазу на глаз. Любые деньги пообещать, про отца рассказать, про дядю. Пусть нас отпустят, пусть какие угодно деньги возьмут…
– А остальные как? Тебя отпустят, а…
– Торговаться надо. Только чтобы они поняли, что выгодно можно обменять нас всех. Отец всю родню поднимет, дядю Реваза попросит, они всё сделают. Нас вытащат отсюда, надо только договориться с одним человеком, хоть с кем-нибудь…
Ну что ж, логика в этом какая-то и была. Даже если Шалва слишком хорошего мнения о благородстве своих родственников, и они не возьмутся выкупать кого-то ещё, это всё равно может быть неплохо. Тогда их, во всяком случае, начнут искать сразу, а не через пятнадцать дней. И в более определённой области суши. Может появиться шанс.
– Пашёл! – снова заорал сзади, и снова раздался звук удара. Эк этого автоматчика корёжит, всё время ему хочется кого-нибудь бить. Стимул не становиться последним в строю. А может быть и наоборот… Размахнётся такой со злобным криком, и тут можно попытаться ткнуть его ломом в брюхо. Ломы в бригаде были для этого дела хреновые, слишком тяжёлые, приспособленные больше для ковыряния застывших бетонных соплей – но против лома, как известно, приёмов пока не создано. Кроме давления расширяющихся пороховых газов. Нужно, чтобы охранник был один. А их пока трое. Ждать, пока они расслабятся и, скажем, через недельку уменьшат число конвоиров. В идеале – до одного, и тогда с чистым и искренним чувством долбануть того по кумполу. М-да… План хреновейший. Но ему можно теперь присвоить официальный индекс «Один» и удовлетворённо переходить к следующему, более реалистичному.
