Кто бы мог подумать, что его «я» превратится в экспериментальный материал, что его будут превращать в графики, таблицы. Они пробираются, залезают в не известное ему самому. Что они могут оттуда извлечь, никто не знает, мало ли что там на самом деле таится.
— Значит, я для вас подопытное животное. Вам надо меня вскрыть.
Он обиделся. Она использовала его, для нее он материал, извлеченный из вивария, но ведь между ними что-то происходило. Или все это было разыграно?
— Подождите минутку, — она остановила его. — По-моему, вам было интересно наблюдать за вашим внутренним миром. Согласны? Вы ведь кое-что узнали. Кстати, ваше «я» поддавалось, потому что вы с а м и, — она подчеркнула это слово, — с а м и пытались проникнуть туда. Ваше призвание естествоиспытателя помогало нам. Нам повезло с вами. Я не ошиблась. Теперь вы освободитесь от страха смерти. Это немало. Это заметно изменит всю вашу жизнь. Будущее осветится знанием. Вы будете его знать, как знаете свое прошлое. Смерть ваша окажется позади, то есть вы ее уже переживете.
— Да, да, обычный порядок будет перевернут, — вмешался Грег. — Будущее перестанет тяготить вас ожиданием неприятностей. Конечно, отчасти; во всяком случае, не надо будет вглядываться, гадать, когда что случится, вы сможете сосредоточиться на настоящем, жить вглубь.
Погосов медленно покачал головой.
— На кой мне это? Вот сейчас я свободен, могу согласиться, могу отказаться. Могу делать, что хочу. Свобода ведь это ощущение. Могу написать статью, могу вообще завербоваться в Австралию. А вы хотите мне всучить то, что сделано другим Погосовым, чтобы я стал дублером, повторял его жизнь, его, а не свою. Нет, это неинтересно.
Ему вдруг вспомнилось, как совсем недавно Тырса отказывался поступать в докторантуру: «Моего таланта еле на кандидата хватает, я гожусь для незаметной жизни, научный прогресс меня не волнует».
На черном мраморном полу они стояли, как на воде, как будто они опять шли по заливу.
— Ой, не знаю, не знаю, — сказал Грег, — настоящие ученые жертвовали многим, на себе ставили опыты. Был Пастер, слыхали? Были Кох, Мечников.
— Вот и ставьте на себе.
— Не тот материал, не те данные. И, как вы понимаете, мы не можем оперировать тем, чего еще не имеем.
— Это вы про свое будущее? Естественно, раз свое, то никому. А надо мною можно. Я для вас мышь подопытная. Еще бы, вы небожитель, высшее существо.
Со стороны так оно и выглядело, потому что Грег возвышался над ним. Разница в росте небольшая, но Грeг нависал, как каменный идол. Уязвить его не было возможности, любые выпады Погосова он принимал с холодным интересом: поведение испытуемого объекта, не более. Сам Погосов не существовал, Грег слушал его и разглядывал, словно в лупу. Никогда еще Погосов не чувствовал себя таким ничтожным.
— Вы обижены на нас за судьбу своей работы, — определил Грег. Поймите, это неразумно. Рано или поздно любая теория стареет, сменяется новой. Не стареет только лженаука. Так что нет причин уклоняться от прогностики.
Он приноравливался к уровню Погосова. Уровень средневековый, полный суеверного страха заглянуть в свое будущее, чувство, недостойное ученого.
— Да не боюсь я, чего мне бояться!
Погосов задрал подбородок, приподнялся на цыпочки, он видел самого себя без всякого монитора, как он пыжится, чтобы сравняться с Грегом, как краснеют его оттопыренные уши, видел свое искривленное от злости лицо.
Позвольте, с какой стати ему бояться. Сунув руки в карманы, он прошелся. Если на то пошло, он, Сергей Погосов, неуязвим, неуязвимей, чем эта глыба, никто из них ничего не может с ним поделать, у него уже все свершилось. Даже сам Господь не властен над прошлым.
— Жаль, что вы, господин Грег, ничего не поняли. Судьба моей работы тут ни при чем, судьба банальная, так же, как и моя кончина — вещь обязательная. Дата? Она ничего не меняет. Годом раньше, годом позже, не все ли равно. Суть в другом — нельзя лишать нашу жизнь неизвестности, без тайны игра становится неинтересной.
Неожиданно Грег согласился. Именно в этом и состоит эксперимент: что станет с человеком, если лишить его неизвестности, но если Погосов не хочет, то и не надо, заставлять его никто не собирается. Одно только пусть учтет в справочнике, который он отбросил, упомянуты лишь факты, там ничего нет о других мирах Погосова, это деловой справочник…
— Каких еще мирах?
— У каждого из нас много разных миров. Например, мир снов. — Взгляд Грега заострился так, что Погосов опустил глаза. — Мир ваших женщин. Мир ваших пороков.
— Что вы о них знаете?
— Кое-что. Теперь и вы их увидели.
— Считается, что от этого я стану лучше?
— А от чего вы станете лучше?
— Вообще-то… от любви. — Ответ пришел неожиданно, и Погосов улыбнулся самому себе. — Впрочем, по моим возможностям я и так не плох.
Грег кивнул на экран.
— Нет, вы недовольны собой. Вам не нравились и ваша неадекватная реакция, и ваши сокровенные чувства.
Слова его несколько озадачили Погосова.
— Хотите, чтобы я себя невзлюбил? Вы расщепили меня надвое и думаете, что это для меня благо. Но, может, мне нравится тот, другой, тот сукин сын, что сидит во мне, откуда вам знать, каким я должен быть. Вы берете на себя роль Господа Бога. Не многовато ли? Опыты проводите над живыми людьми! Это ненормально, это вообще запрещено.
— Живыми? — переспросил Грег и уличающе рассмеялся, на каменном лице ничего не изменилось, смеялся он только голосом — сухое «ха-ха-ха!». Вдруг взгляд его стал пронзительно неприятным. — Господь Бог! Да что вы знаете о нем! Ваши представления о нем устарели, поэтому вы не можете судить о нашей работе.
Проект этот, по его словам, подвергался подобным нападкам, его чуть не загубили. Немало потрачено средств. Уже получены первые результаты. Человек открывается как архив Бога, как конспект Вселенной, ее история, неведомая науке. Великие физики прошлого века догадывались, чувствовали существование внелогической информации. Эйнштейн повторял, что не все может быть рационально обосновано, что разум в сокровенных своих глубинах недоступен человеку.
Голос Грега поднимался, угрожающе гремел:
— Недоступен! Осознайте!
Далее следовали не известные Погосовy имена, которые утверждали, что мир состоит не только из материи; во Вселенной находится нечто вне материи и ее законов, оно отепляет мир. И в тот же ряд он добавил Щипаньского с его стремлением обнаружить смысл человеческого существования в самом человеке, доказывал существование души, совести, предчувствий, всего того, что находится за горизонтом науки. Технология исказила человека, его надо лечить, спасать, даже насильно…
Было ощущение, что его речь направлена не к Погосову, скорее, к другому нелегкому оппоненту, вполне возможно, к Лере. Подперев рукой подбородок, несогласно хмурясь и в каком-то месте решительно остановив Грега, она перевела рассказ на их опыты с другими виртуальными дублерами. Для них создают кризисные ситуации, так чтобы «белковый оригинал» все видел и переживал: допустим, устраивают ему автомобильную аварию или обстановку измены, успеха, выигрыша. Эффект подлинности охватывал человека при виртуальных пожарах, когда вокруг рушатся здания, а то еще при воздушной катастрофе. Что происходит с субъектом в «электронном» исполнении, в чем разница между тем, как ведет себя человек и его внутреннее существо, то есть душа…
