Четыре миллиона человек добровольно записались в народное ополчение или посчитали себя обязанными сделать это в ближайшее время. Потери в живой силе были такие страшные, что трудно представить себе ту кровавую бойню, которую в своей бессмысленности превзошел разве что вождь племени зулусов, заставивший отряд своих воинов шагнуть со скалы в пропасть, проверяя их дисциплину. Необученных ополченцев, нередко без оружия, многих в гражданской одежде, посылали сдерживать удары танковых соединений вермахта. Четыре дивизии народного ополчения были практически полностью истреблены под Ленинградом еще до того, как началась собственно блокада. Их родные и близкие, не подозревающие о некомпетентности командиров и хаосе, царящем на фронтах, о пьянстве и мародерстве, о том, что творили войска НКВД, оплакивали погибших, не критикуя советскую власть. Вся ярость предназначалась врагу.
О многих подвигах лета 1941 года так никто и не узнал – герои погибли вместе с очевидцами. И все-таки некоторые случаи впоследствии стали известны, отчасти потому, что среди простых солдат росло стремление исправить эту несправедливость и рассказать о мужестве своих товарищей. Например, на теле сержанта Мальцева, погибшего в Сталинграде, была найдена записка, в которой он выразил свое горячее желание поведать о храбрости товарища во время тяжелого боя. «Завтра или послезавтра начнется большое сражение, – написал он, – и меня могут убить. Поэтому я хочу, чтобы люди узнали о подвигах, совершенных моим другом Лычкиным».[68]
Но в то время рассказы о подвигах приносили мало утешения. К середине июля Красная армия оказалась в очень тяжелом положении. За три первые недели боев она потеряла 3500 танков, свыше 6000 боевых самолетов и около 2 000 000 человек личного состава, в том числе значительную долю офицеров.
Следующей катастрофой стало сражение под Смоленском во второй половине июля, в котором в окружение попали несколько советских армий. Хотя по крайней мере пяти дивизиям удалось вырваться из кольца, к началу августа еще 300 000 бойцов и командиров Красной армии оказались в плену. Также были потеряны свыше 3000 танков и столько же артиллерийских орудий. Затем в жертву одна за другой были принесены еще многие советские дивизии, чтобы не дать танковым соединениям фельдмаршала фон Бока захватить железнодорожные узлы в Ельне и Рославле, захлопнув тем самым крышку еще одного «котла». Некоторые историки справедливо отмечают: в решающий момент это замедлило продвижение немецких войск, что позднее обернулось очень важными последствиями.
На юге группа армий фельдмаршала фон Рундштедта, которой теперь помогали румынские и венгерские войска, в начале августа взяла в плен около 100 000 солдат дивизий, окруженных под Уманью. Наступление по открытым бескрайним степям Украины с полями подсолнечника и созревающей пшеницы, казалось неудержимым. Однако главные силы советских войск были сосредоточены под Киевом – столицей Украины. Войсками там командовал еще один давнишний приятель Сталина – маршал Буденный, а членом Военного совета у него был Никита Хрущев, чья главная задача заключалась в эвакуации на восток производственных мощностей. Генерал Жуков сказал Сталину, что Красной армии придется оставить Киев, чтобы избежать окружения, однако советский вождь, только что заверивший Черчилля в том, что Советский Союз никогда не отдаст Москву, Ленинград и Киев, вышел из себя. Жукову его заявление стоило должности начальника Генерального штаба.
Завершив разгром советских войск под Уманью, моторизованные части группы армий Рундштедта двинулись дальше, обходя Киев с юга. После этого 1-й танковый корпус резко повернул на север, соединяясь с дивизиями Гудериана, чей резкий бросок из центра фронта на юг застал командование Красной армии врасплох. Угроза окружения стала очевидной, однако Сталин отказался оставить Киев. Передумал он только тогда, когда было уже слишком поздно. 21 сентября операция по окружению Киева завершилась. Немцы взяли в плен еще 665 000 солдат и офицеров. Гитлер назвал это величайшим сражением в мировой истории.[69]Начальник Генерального штаба вермахта Гальдер, напротив, посчитал сражение под Киевом фатальной стратегической ошибкой восточной кампании. Подобно Гудериану, он полагал, что все силы нужно было бросить на Москву.
Продвигающиеся вперед захватчики, прорывая одну линию обороны за другой, испытывали противоречивые чувства. Они смотрели на своего коммунистического врага, который сражался до конца, с презрением и страхом. Повсюду валялись груды трупов, потерявших человеческий облик, полуобугленных, в одежде, изодранной в клочья разрывами снарядов. «Всмотритесь в этих мертвецов, мертвых татар, мертвых русских, – написал один немецкий журналист, прикомандированный к армии, наступавшей на Украине. – Это новые трупы, абсолютно свежие. Только что выпущенные великим заводом под названием “Пятилетка”. Они все одинаковые. Сошли с конвейера. Они олицетворяют собой новую расу, крепкую расу, эти трупы рабочих, погибших во время производственной катастрофы».[70]Однако каким бы живописным ни виделось сие сравнение, было большой ошибкой считать погибших красноармейцев и их командиров просто роботами, порожденными коммунистической системой. Это были останки тех, кто поднялся на новый уровень патриотизма, любви к своей Родине.
Глава 4
Высокомерие Гитлера: отложенное наступление на Москву
«Бескрайние просторы России угнетают нас»,[71]– писал фельдмаршал фон Рундштедт жене сразу после того, как его войска завершили разгром окруженных советских войск под Уманью. Настроение немецких военачальников начинало меняться – самовосхваление сменялось беспокойством. Они уже завоевали огромную территорию, однако горизонт оставался все так же далеко. Красная армия потеряла больше 2 000 000 солдат и офицеров, но на фронт прибывали все новые советские дивизии. «В самом начале войны, – записал в своем дневнике 11 августа генерал Гальдер, – мы оценивали силы неприятеля примерно в 200 дивизий. К настоящему времени мы их уже насчитали 360». Дверь была выбита, однако здание и не думало рушиться.
К середине июля первоначальный импульс вермахта, в том его смысле, как понимает это слово физика, был утерян. У немецкой армии просто не хватило сил одновременно вести наступления в трех направлениях. Потери личного состава оказались выше ожидаемых – к концу августа свыше 400 000 человек. Потери боевой техники также значительно превысили прогнозируемые. Кроме того, она часто выходила из строя. Двигатели засорялись песком и пылью, а запасных частей не хватало. Снабжать армию оказалось очень трудно. Железнодорожные пути в России имели более широкую колею, чем в Европе, поэтому составам при пересечении границы приходилось менять колесные пары, что существенно замедляло движение, а вместо обозначенных на картах шоссе наступающие войска находили грунтовые дороги, которые после одного короткого летнего ливня превращались в непроходимую липкую грязь. В болотистых местностях германским частям приходилось мостить путь стволами деревьев. Чем дальше продвигался в глубь России вермахт, тем труднее становилось подвозить боеприпасы, медикаменты и прочее. Неудержимо несущимся вперед танковым колоннам часто приходилось останавливаться из-за нехватки горючего.
