Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
– Эти молодцы хорошо отвели душу, стараясь сапогами попасть мне по лицу – Кузаков улыбнулся Нефёдову своим беззубым ртом. – Как они меня немцам передавали, – не помню. Без сознания был. Повезло, что при мне оказалась только красноармейская книжка и солдатское вещевое свидетельство, которое я взял у одного из своих погибших товарищей. Свои командирские документы, в первую очередь партбилет, я в первый же день окружения закопал в лесу… Потом два года по концлагерям мотался: и в Польше пришлось горюшка хлебнуть, и в самой «фатерляндии»[12]. Всю Европу сквозь замотанное колючкой вагонное окошко повидал – вплоть до самого Атлантического вала[13], пока в 44-м не оказался на каторжном судне у берегов Норвегии. Какой-то француз, умеющий по нашему сносно балакать, предупредил меня, что будто бы везут нас для работы на подземном заводе, где люди мрут, словно мухи, не выдерживая и двух месяцев. Не знаю уж, правда ли то была или нет. Только страшно не хотелось кончать свои дни под землёй. Решил я бежать, но как именно – пока не знал. Пароход наш находился в открытом море, воды здешние такие холодные, что окажись человек за бортом, – через три минуты в сосульку превращается. Но выбора у меня не было…
Однажды, по его словам, Илье приснился сон, будто судно их идёт вблизи какого-то берега. Проверить это он не мог, ибо заключённых набили в глубокий тёмный трюм корабля, словно сельдь в бочку. Всё время пока продолжалось плавание пленных ни разу не выпустили на палубу глотнуть свежего воздуха. Лишь один раз в сутки эсесовцы-конвоиры швыряли сверху дюжину буханок твёрдого, как камень чёрствого хлеба. Да спускали пару ведёр воды. И это почти на тысячу измученных жаждой и голодом людей! Каторжники набрасывались на еду и начинали рвать и душить друг друга в ожесточённой борьбе за неё. Эсесовцы сверху с удовольствием наблюдали за этими звериными побоищами. После каждой кормёжки наверх на специальном подвесном лифте-платформе поднимали, чтобы тут же сбросить за борт, не меньше дюжины мёртвых тел.
Но однажды кто-то из военнопленных сумел ловко швырнуть наверх – в смотровой люк свой тяжёлый деревянный башмак. Такие башмаки обычно выдавали узникам Бухенвальда и ещё некоторых крупных лагерей смерти на территории Германии. В умелых руках эта штука оказалась очень серьёзным оружием. Башмак угодил в голову одному из конвоиров и тот получил сильное сотрясение мозга. Начальник этапной команды, гаупштурмфюрер предупредил заключённых, что до тех пор, пока они не выдадут ему злодея, покушавшегося на жизнь немецкого солдата, пленным не будут давать еду и воду.
– Но так как метальщик не спешил объявляться, а назвался вместо него – усмехнулся Кузаков. – Кое-кто пытался меня отговаривать, мол, на расстрел идёшь, паря. А я думаю: «Пока к ближайшей стенке вести будут, минуты три у меня есть…». Попрощался я с ребятами. Раздарил по нашему обычаю всё, что у меня было: ботинки, старую робу, которая одновременно служила мне одеялом. Отдал кому-то самодельные игральные кости, которые в последнем лагере вырезал из попавшейся мне в руки дощечки и долго умудрялся прятать от конвоиров.
Выхожу на палубу; ночь тёмная, волны гудят, свирепый ветрина свищет. Ледяное море за бортом злое, чёрное, с сединой пенных шапок над чугунными высокими волнами. А я всё рано себя подбадриваю, мысленно говорю себе: «Не робей! Правильно всё делаешь. Всё лучше медленной и верной смерти в днище корабля или на подземном заводе».
Оказалось и в самом деле: идём вдоль каких-то берегов. Только до суши не меньше километра. Доплыву ли? Ударил я по темечку кулаком переднего конвоира, пнул ногой в пах того, что позади шёл, и с разбегу рыбкой за борт.
Немцы открыли беспорядочную стрельбу вслед беглецу. Но куда там! В тёмном море отважный пловец быстро затерялся среди огромных волн. Сибирскому богатырю удалось каким-то чудом добраться до берега. Там его, едва живого подобрали рыбаки, выходили и переправили в партизанский отряд. До победы Илья провоевал в Норвегии.
Но по возвращении на СССР бывшему комдиву и Герою Советского Союза быстро дали понять, что никакой он не герой, а почти изменник Родины. Воинского звания и наград Кузакова лишили, из партии тоже исключили. Повезло ещё, что не отправили этапом на четверть века строить какую-нибудь железную дорогу в вечной мерзлоте. Видимо, в МГБ всё же учли, что возвращенец достойно вёл себя в плену и имел норвежский боевой орден. Но с тех пор жизнь бывшего аса безрадостно протекала на обочине жизни. Большинство друзей сторонились Кузакова. Клеймо побывавшего в плену действовало на тех, кому повезло сохранить биографию кристальной чистой, словно метка прокажённого.
Его жена честно прождала пропавшего без вести мужа всю войну, но его позорное возвращение из небытия сделало их чужими людьми. Вскоре она подала на развод. Кузаков жену не осуждал, прекрасно понимая, что способен сломать жизнь ей и детям. Но, пожалуй, именно предательство самого близкого ему человека сломило железную волю сибиряка. Сумев сохранить человеческое достоинство и волю к жизни в немецком плену, Кузаков стал заливать душевную боль алкоголем и быстро опустился. У него, как у «бывшего», просто не осталось иной дороги, кроме как направить всю ярость на самого себя, заняться саморазрушением – спиться, «сожрать самоё себя» раком или пасть до уровня оплакивающего собственную незадавшуюся жизнь неудачника-алкаша.
После этой встречи Борис сразу принялся хлопотать за друга. Ему удалось уговорить Василия Сталина дать поражённому в правах отставнику приличную работу. Правда о возвращении Кузакову воинского звания, наград и допуске его к лётной работе и речи быть не могло. Хорошо ещё, что благодаря протекции Нефедова Илья оставил копеечную работу дворника и поступил на достаточно хорошо оплачиваемое место заведующего бильярдной в гарнизонном доме офицеров.
Со временем Борис всё-таки надеялся помочь классному лётчику вернуться в небо. Он постоянно говорил об этом товарищу, подбадривая его. А пока на свой страх и риск при каждом удобном случае брал однополчанина в тренировочные полёты на двухместной спарке, помогая Кузакову постепенно восстанавливать навыки пилотирования самолёта после долгого перерыва.
Из таких полётов Илья возвращался красный, как рак, с мокрой спиной от тяжёлых перегрузок, но совершенно счастливый, сияющий и даже помолодевший. Он прекратил ежедневную пьянку, стал следить за собой: лучше одеваться, даже вставил железные зубы взамен выбитых. Постепенно к недавнему отверженному возвращался вкус к жизни и самоуважение. Парясь с другом в бане после полёта Борис с удовольствием замечал, как начинают наливаться силой его высохшие мускулы – знаменитая силушка богатырская постепенно возвращалась к сибиряку.
Глава 3
После обеда Нефёдов отправился на пляж. Немного полежав на горячих камнях, и разогрев тело под палящими лучами полуденного солнца, Борис с разбегу влетел в холодное море, подняв гейзер брызг. Выскочившая из медпункта медсестра сердито кричала ему вслед. По возвращению нарушителя наверняка ожидала скучная лекция о вреде для его сердечной системы контрастных перегрузок. Но это будет потом. А пока он яростно рубил руками тугую воду. Плыл долго. И только когда тренированные выносливые мышцы налились свинцовой тяжестью, мужчина перевернулся на спину. Успокаивая дыхание, взглянул на далёкий берег. Отсюда открывался отличный вид на пансионат: по всему склону зелёной горы прилепились его белоснежные корпуса. Пляж же выглядел тонкой жёлтой полоской у подножия зелёного великана. Немногочисленная в этот послеобеденный час загорающая публика казалась россыпью лениво шевелящихся на солнце букашек.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
