Книга Эффект бабочки - Александр Архангельский

Сражение за символы, нараставшее с начала нулевых, со времен перекодированного гимна, в 2014-м окончательно стало сутью российской политики. Все, что было важного, хорошего, дурного и ужасного в уходящем году, так или иначе связано с этими битвами знаков, войнами метафор, столкновениями образов.

В декабре парламентарии стали вносить предложения, которые прогрессивная общественность сочла бессмыслицей. Глава сената обещала отменить решение о передаче Крыма Украине как незаконное и принятое в обход тогдашних процедур (1954 год). Зампред думского комитета обороны потребовал пересмотреть постановление Первого съезда народных депутатов об афганской войне (год 1991). А его старший коллега – о юридическом анализе бомбардировок Хиросимы (1945), поскольку преступления против человечности сроков давности не имеют.

Все это идеи, начисто лишенные практического смысла. Отменяй порядки образца 1954 года, не отменяй, а для условного противника #крымнаш законнее не станет. То же и с Афганистаном, и юридическим анализом бомбардировок. Но парламентарии сегодня действуют в другой логике: они уходят в удаленную историю, как герой рассказа Рэя Брэдбери «И грянул гром» отправлялся в эру мезозоя.

Случайно оступившись и сойдя с тропы, он уничтожил бабочку. Вернувшись, понял, что все переменилось. Все – от орфографии до власти; во главе страны стоит диктатор, а прежняя жизнь невозможна. Только если он не собирался покидать тропу, то они осознанно идут охотиться на бабочек. Чтобы после переделки прошлого – теперешнее переменилось. Объявим бывшее небывшим там – и увидим, как все засверкает здесь.

Страна писателей, страна ученых

Вспомним. Политический год начался Олимпиадой. Все Олимпиады нулевых сопровождались гимном будущим победам, переходящим в плач спортивного начальства: засудили. В Сочи золото и серебро считали, но сутью события было не место в медальном зачете, а первая сигнальная система. Пылающий светом сочинский стадион напоминал гигантский костер, который должен быть виден из космоса. Мы сигнализировали всей вселенной, что умеем строить города практически с нуля, что нам под силу победить природу и устроить зиму посреди субтропиков, и поэтому, ребята, зря вы нас не любите; мы ведь такие хорошие, если присмотреться.

На вопрос – чем же так мы хороши – отвечала церемония открытия (и закрытия – в удешевленной форме). Такого рода церемонии рассчитаны на многомиллиардную аудиторию; каждый зрительный образ, каждая мелодия, каждый эпизод должны быть очевидны для всех. После жесточайшего отсева оказалось, что хорошая Россия может предъявить себе и миру – свою тысячелетнюю церковную архитектуру, «золотой» век Толстого, модерн. Потому что нас опознают как родину Лентулова, Малевича, конструктивистов, бала Наташи Ростовой, переходящего в супрематизм.

Нас уважают как народ – победитель нацизма. А как страну большой политики – не знают и знать не хотят.

Военно-сакральный курорт

При сохранении курса российской внешней политики Крым и Севастополь могут стать для нас плацдармом вечной обороны от той части мировой цивилизации… Из всех российских вождей в очевидный набор а-ля рюс попадает лишь Петр Первый, которому отводится роль шоколадного зайца в золотой новогодней обертке.

Но, видимо, это была последняя, запоздалая и бесполезная попытка предъявить себя миру как правильных, хороших парней, за грубоватым обликом которых прячется ранимая и светлая душа. Под прикрытием колонны русских гениев, всех этих Гоголей и Солженицыных, они же Пастернаки, в олимпийском Сочи проходили многочисленные совещания, на которых прорабатывался план полной перекройки постсоветского пространства. Крым берем? А Донецкую область? А пробиваем ли путь в Приднестровье? Чем придется платить? Что Запад проглотит, что нет? И это означало, среди прочего, что символический дресс-код Олимпиады не нужен.

Не успела кончиться Олимпиада, а все, что было там показано, внезапно обнулилось. Потому что сменилась задача. И практическая, и символическая.

Что, не захотели нас признать хорошими парнями? И не надо. Не полюбили беленькими? Воля ваша. Мы станем черненькими. А вы будете нас признавать и бояться.

Делаем пением лодку

Но страну писателей бояться нечего; страну ученых – тоже.

Бояться можно возрожденного СССР, про который любят повторять, что Сталин взял страну с сохой, а оставил с ядерной бомбой.

И в это ядерное качество мы начали переходить практически наутро после завершения Олимпиады. Набор символических («невзламываемых», как было сказано в первой предвыборной статье 2012 года) кодов был резко сменен. В момент принятия решения по Крыму решались вполне прагматические задачи, но политики внимательно следили за системой знаков, посылаемых вовне. И придавали этому особое значение.

Сначала крымский референдум был назначен на 25 мая и содержал размытый вопрос о вольном статусе; затем перенесен на 30 марта и переформулирован в вопрос о независимости – по косовскому образцу. Но в конце концов состоялся 16-го – с вопросом о вхождении в состав России. То есть с прямой отменой ялтинского правила, которому до сих пор следовали все, даже бесцеремонная Америка: распады государств признаем, присоединения территорий – нет. Даже воссоединения – и те лишь с полного согласия всех стран-победительниц без исключения. И дата, выбранная для точки танкового разворота, напрямую связана с «эффектом бабочки»: 17 марта (1991-го) состоялся референдум о сохранении СССР, но, вопреки ему, советская империя распалась. Крымский референдум, проведенный как бы накануне этой памятной даты, запускает процесс преодоления «главной геополитической катастрофы XX века». А 18 марта в Кремле подписывается межгосударственный договор.

Тут числа гораздо важнее, чем годы: 16—17-18.

Послание из прошлого

Будь экономические инициативы, прозвучавшие в послании президента – 2014, озвучены, а главное – хотя бы на треть воплощены в жизнь лет… → Нас символически вернули в точку, из которой мы так долго выходили. Отменены лихие 90-е. Добро пожаловать в тот самый «обновленный СССР», который предлагался в марте 1991-го.

Но в том и дело, что, начав работу с прошлым, остановиться уже невозможно; надо дойти до глубинного уровня, до неделимого ядра.

Или, если угодно, добрести до той самой бабочки, эффект которой был описан Рэем Брэдбери. Что и было сделано в декабрьском послании Федеральному cобранию. Крым вернулся в родимое лоно – не потому, что так хочет народ (мартовская версия). И не потому, что иначе Америка построит там натовские базы (июньская концепция). А потому, что это сакральная точка российской истории. Это наш мистический исток. Место, где крестился князь Владимир. Не Киев – мать городов русских, а Херсонес. Наша храмовая гора, взошедший на которую без нашей воли – обречен.