В арьергарде, то есть в хвосте в переводе на гражданский язык, я собрал всех, кто был с ручниками, — на случай, если немцы пешедралом бросятся в погоню. Числом они, рота усиленного состава, не особенно и уступали нам — никто еще точно не подсчитывал, но потери у нас вышли немалые, уже ясно…
Но немцы следом не бросились, и не последовало ни единого танкового выстрела вслед. Никакой погони, то есть преследования отступающего противника. Так что три километра редколесьем мы одолели минут за двадцать, могли бы добраться и побыстрее, но, как я уже говорил, приходилось равняться на отстающих.
В соседнем городке суетились вовсю, готовились к отражению возможной атаки — выкатили орудия на огневую позицию, бойцы лихорадочно окапывались: повоевавший солдат сам знает, что, получив приказ окапываться, нужно пахать, как дюжина бешеных кротов, — целее будешь…
Я форменным образом оказался посторонним наблюдателем, совершенно не у дел: нигде не требовалось заменить командира, они все были в строю. Комбат вертелся, как юла, наскоро выслушав мой рапорт, велел ротному со всеми наличными силами присоединиться к окапывающимся, а мне бросил таким тоном, словно отмахнулся:
— Товарищ майор, посидите в штабе, что ли…
И припустил к артиллеристам. Я и не подумал обидеться — в самом деле, какой от меня сейчас толк? Пошел в штаб. Возле него сидел в «виллисе» понурый ординарец, доложивший, что Клементьев умер еще по дороге. Ну что тут скажешь? Жалко, конечно, но не он первый, не он последний, с любым из нас такое может приключиться: везли в медсанбат, не довезли…
Батальонный особист мне быстренько обеспечил радиосвязь со штабом дивизии. Приказ поступил очень быстро: оставаться в городке, при штабе, вскоре прибудет спецгруппа, с ней и войти в городок, показать тот дом. Больше мне ничего не сказали, но тут сразу стало ясно, что готовится контрудар, — все правильно, о таком не следует шпарить по радио открытым текстом…
И мне пришлось еще долго бездельничать. Я не завтракал, но, как бывает в подобных ситуациях, знал, что кусок в горло не полезет. Выдул только графин воды. Присел на аккуратную лавочку у занятого под штаб дома, закурил наконец-то впервые за пару часов. Вот теперь было достаточно времени кое-что обдумать.
Кое-какой опыт в качестве строевого командира у меня имелся, пусть и не особенно богатый. В сорок втором на Южном фронте две недели пришлось в обороне командовать ротой: как и сегодня, я там со своими тремя «кубарями» оказался старшим по званию, пусть даже оно тогда звучало не «старший лейтенант», а «воентехник первого ранга». Ротного убило, у политрука роты на петлицах было только два «кубика», из взводных офицеров остался только один, младший лейтенант. Немцы перли, рота таяла, как кусок сахара на раскаленной сковородке, но я держался. Тогда как раз вышел знаменитый приказ Верховного за номером двести двадцать семь: «Ни шагу назад!» Командиров за самовольный отход с позиций, без письменного приказа начальства, без разговоров отправляли под расстрел. Жесткий был приказ, конечно, но, знаете ли, многие потом в армии, и солдаты, и офицеры, говорили, что его бы следовало отдать и пораньше — смотришь, не так далеко и отступили бы. Кстати, Верховный такой приказ отдал вторым. Первым, практически того же содержания, отдал Гитлер, когда понял, что быстрое отступление его войск от Москвы грозит обернуться неуправляемым драпом с потерей всей боевой техники. Да и штрафные роты у немцев появились раньше, чем у нас…
В общем, я продержался до прихода кое-каких подкреплений. И меня с ходу поставили на батальон, от которого осталась едва половина. Немецкие пикировщики что-то очень уж точно, первым же заходом отбомбились по штабу, где комбат собрал всех офицеров, кроме взводных — нельзя исключать, что у них имелись кое-какие разведданные. И снова я оказался старшим по званию, на сей раз в батальоне, неделю им командовал, тающим.
Ну, и общий, так сказать, военный опыт… По размышлении я пришел к выводу: у немцев наверняка был приказ попросту вытеснить нас из городка. Иначе их поведение объяснить просто нельзя. Им ничего не стоило перебросить часть танков и бронетранспортеров на восточную окраину городка, получилось бы полное окружение, и нас свободно могли прикончить всех до одного. Решение о контрударе явно принимали не зеленые лейтенанты, так что, как ни верти, а приказ они явно получили именно на вытеснение…
Очень быстро признаки теперь уже нашего контрудара обозначились явственно: пришла колонна грузовиков, доставившая не менее батальона, с тремя полковыми пушками на прицепе. С грохотом к передовой пропылила шестерка «зверобоев», самоходок со 152-миллиметровыми орудиями. Вот эти могли всерьез потягаться с «Королевскими тиграми», разнести им и лобовую броню на близком расстоянии, а уж если снаряд «зверобоя» попадал под башню любого немецкого танка, ее срывало к чертовой матери.
А следом и два взвода «восемьдесят пятых», именовавшихся так по калибру орудия «тридцатьчетверок» — шесть машин. Я сразу подумал: что-то многовато сил и техники стягивается, чтобы взять городок, в общем и целом не имевший ни малейшего стратегического значения. Ну, вполне возможно, немцы стали туда стягивать дополнительные силы и налаживать оборону — если так, меня никто не поставил бы в известность.
Часа в два дня прибыла та самая спецгруппа на «виллисе», а с ними — «виллис» с полковыми особистами и трофейный немецкий грузовик повышенной проходимости, с приводом на все три оси, набитый бойцами из войск НКВД. Группа состояла из полковника и двух майоров, в которых я моментально, едва вылезли из машины, распознал людей совершенно штатских. Дело даже не в том, что на кителях у всех трех не было ни единой медальки, что для офицеров в их званиях само по себе странно. Нетрудно было определить, что военную форму они надели первый раз в жизни. Так уж они держались. Встречавший их начштаба, майор, козырнул и отрапортовал, как полагается — на что полковник, не отдавая чести, вежливо кивнул — ну, несомненно, штатский…
Вполне возможно, у них имелось немало гражданских регалий — простого лаборанта или младшего научного сотрудника если и пошлют на такое задание, то вряд ли станут цеплять ему не то что полковничьи, но и майорские погоны. Скорее всего, по гражданским меркам, научный полковник и научные майоры. Должны кое-какие награды заслужить. Но если и так, надевать их не велели, видимо. И правильно: офицеры в таких званиях без единой военной награды на груди, но с набором гражданских бросались бы в глаза куче народа, а от них явно требовалось соблюдать в своей миссии полную секретность.
Очень быстро меня вызвали к ним. Даже майор-особист остался за дверью, в комнате сидели только они трое. По въевшимся уставам я козырнул и сказал, как полагалось:
— Разрешите войти? Разрешите представиться?
Полковник мне кивнул, как давеча начштаба, совершенно по-штатски, так что не осталось никаких сомнений, ответил:
— Проходите, проходите, присаживайтесь. Чаю хотите? Нам как раз любезно принесли…
Я не отказался, коли уж предлагают. Полковник был пожилой, с седыми висками и модной в то время среди научного народа «профессорской» бородкой: неширокой, в виде такого прямоугольничка. Вполне могло оказаться, он и в самом деле профессор по каким-нибудь техническим наукам — хотя вряд ли академик, академик все же слишком большая величина, чтобы раскатывать в составе таких спецгрупп. Двое других — помоложе, лет по сорок пять.
