Те, что расположились справа и слева, передвинулись метров на пятьдесят ближе, но уже не стреляли — не было целей, те из наших, кто сумел вырваться из огневого мешка, уже были далеко, — а те, кому не удалось, лежали неподвижно там и сям — и было их немало… Остальные так и оставались на прежнем месте, пулеметы на бронетранспортерах молчали, солдаты их так и не покинули, а вот танки стреляли, пусть и гораздо реже, все по западной части города, не перенося огонь ближе, хотя им ничего не стоило это сделать. Не исключено, ждали нового приказа.
Каким он может быть? Будут наступать? Танки они в городок вряд ли пустят. Танк в городе, особенно на таких вот узких улочках, — что мишень на полигоне, почти слеп и беззащитен. Должны прекрасно понимать: нет полной гарантии, что никто из наших не затаился в обработанных танковой артиллерией домах. Аккуратненько уронит сверху гранату на прикрывающие моторное отделение жалюзи — и капут танку, будь он трижды «Королевский тигр». Они же не знают, что противотанковых у нас кот наплакал, не знают, есть ли у нас пушки, и какие. А вот пехоту свою вполне могут пустить в атаку под прикрытием танкового огня и идущих следом бронетранспортеров — пусть это и против немецких уставов, но и они в случае крайней необходимости отступали от уставов. И ни одного гранатного разрыва. Первое время я еще видел, как зигзагами, меж домами, перебегают те пятеро, но где-то на полдороге потерял из виду.
Так… Меж двумя квадратными стальными щитами, прикрывавшими пулеметные расчеты на одном из бронетранспортеров (впрочем, так на всех было устроено), появился прекрасно видимый по пояс фриц. Чуточку странный фриц, какому здесь быть вроде и не полагалось: все немцы, которых я до того видел в кузовах, и солдаты, и офицеры — обычный вермахт. У этого та же форма цвета «фельдграу», но с черными эсэсовскими петлицами, и фуражка не с вермахтовской кокардой на околыше, а с черепушкой. Ваффен СС, тут и гадать нечего. Какого черта он затесался к вермахтовцам, чего ради? Поднял бинокль к глазам, сволочь. С такого расстояния он и в восьмикратный «цейсс» меня быстро высмотрит… ну что же, как говорится, не помирай прежде смерти. Очень уж выгодный у меня НП. Пушка «Тигра» с такого расстояния мою обсерваторию накроет легко, но это я их вижу, как на ладони, а вот немецкие башенные стрелки как раз и не видят, бить будут наугад, спущусь, забрав посыльных, когда станет жарко, а пока что рановато уходить…
Впрочем, я тут же сообразил, что дела мои не так уж и плохи — если танки не пойдут вперед. Этот эсесовский черт может пялиться на меня в бинокль до посинения, а вот немецкие башнеры меня не видят и накрыть башенку ни за что не смогут — танковое оружие не гаубица, ничего не получится, хоть сам фюрер прикажи… Вы не знаете разницу меж пушкой и гаубицей? Ну, объяснить можно предельно кратко. Гаубица кидает снаряды и на небольшое расстояние, по крутой дуге, как миномет, — а вот снаряд танкового орудия (да и обычного) летит по прямой. И довольно далеко. При том, что «Королевский тигр» лупит и на два с лишним километра, и данном случае с занятой позиции меня ни за что не накроет. Лишь бы не пошли в городок, не вышли на прямую наводку…
Бронетранспортеры на флангах вдруг начали лупить из всех пулеметов — то ли кто-то из бойцов, переждав огонь, попытался прорваться к своим, то ли, что вероятнее, засекли наших гранатометчиков.
Ага! На лобовой броне «Тигра», что стоял на правом фланге, сверкнула вспышка, появилось облачко разрыва — кто-то все же добрался и метко влепил гранату. Но второго взрыва не последовало, и довольно скоро пулеметы прекратили огонь…
Танк не загорелся. Но так и стоял с закрытыми люками, никто из него не показался. Все правильно: когда огненная струя от кумулятивной гранаты, снаряда или авиабомбы прожигает танковую броню, взрыв произойдет только в том случае, если угодить в бензобак и боекомплект. Но экипажу в любом случае придется несладко — от внутренней поверхности брони отлетает масса раскаленных осколочков, и эта огненная метла порой выметает весь экипаж. Как, судя по всему, сейчас и произошло: сам танк не так уж сложно отремонтировать, а вот с экипажем кончено…
Куда-то мой ординарец запропастился — хотя сейчас он мне, при двух посыльных, не особенно и нужен…
Мать вашу так! Немцы горохом сыпанули из всех почти кузовов, только в двух остались сидеть, как сидели. И двинулись в городок по трем продольным улочкам — цепочками, очень осторожно, держась у стен. Следом по тем же улочкам двинулось по бронетранспортеру, а по двум еще и по танку.
Тут и гадать нечего — началась серьезная атака. Тот, кто у немцев командовал, рискнул парой танков — не исключено, у него был приказ типа «любой ценой!». Оставил резерв, посмотрит, как пойдут дела у наступающих, и, чего доброго, в бой и резерв бросит. И будет нам полная хана. Да и сейчас придется несладко, при полном отсутствии у нас противотанковых средств…
Наши, закрепившиеся в домах, противника еще не видели — и я отправил одного из посыльных доложить обстановку. Едва он выбежал, объявился Паша, мой ординарец. Оказалось, комроты просит (ну да, не может же он мне приказывать) взять мой «виллис». Чтобы вывезти Клементьева в соседний городок, где остался медсанбат. Клементьев, оказалось, кинулся навстречу отступающим бойцам, искать своих взводных — и получил осколочное. С ним совсем скверно, нужно бы в медсанбат… Есть еще несколько тяжелых, но на задних сиденьях поместится, лежа, один-единственный человек, в таких случаях положено спасать в первую очередь старшего по званию, у войны свои законы, жестокие…
Я, конечно, разрешил: ни к чему мне сейчас ни машина, ни ординарец… Немцы осторожненько продвигались вперед, пока что не стреляла ни пехота, ни пулеметчики, не видели целей. И наши но тем же причинам пока молчали. Если и дальше будут продвигаться такими же темпами, через несколько минут моя башенка окажется в прямой видимости танкистов. Эсэсовец меня уже засек, а расположившегося где-нибудь на верхотуре наблюдателя положено накрывать в первую очередь. Это азбука войны. С первого снаряда могут и не попасть, но вскоре ННП придется покинуть…
Тут влетел ефрейтор, закричал с порога:
— Товарищ майор, Первый приказывает: всем немедленно отступать в расположение батальона!
Ну что же, комбат верно оценил обстановку и понял, что при таком раскладе всех нас тут передушат, как цыплят. А приказа держать городок любой ценой у него явно не было. Как-никак не сорок второй и даже не сорок третий, когда вовсю гремело: «Ни шагу назад!», теперь можно и поберечь людей, а командирам — отступать без письменного приказа…
Я сбежал вниз, отыскал ротного и передал приказ. Он ничего не сказал, но в глазах мелькнуло облегчение: тоже понимал, что с нами со всеми будет при таком раскладе. Я лишь добавил кое-какие собственные распоряжения-уточнения: уходить скорым шагом, легким бегом, унося тех раненых, что сами идти не могут.
И стали мы отступать: без малейшей паники, организованной колонной, не особенно и срываясь в бег: нужно было равняться на тех, кто выносил раненых на плащ-палатках. Минометный расчет оказался в хвосте — миномет они тащили с собой, не бросать же его совершенно исправным, за это можно и под трибунал угодить. Благо весил он всего-то десять килограммов, а в расчет подобрали не хлюпиков. Два ящика с минами пришлось бросить — ну, это другое дело, черт с ними, по большому-то счету, доложим, что расстреляли весь боезапас и точка, главное, сам миномет вытащить…
