Господин Натаниэль неловко шевельнулся в кресле и напрягся:
— И что же вы посоветуете?
— Посоветую научить его другому мотиву, — проговорил доктор. — Отличному от всех, которые ему приводилось слышать, но такому, под который ходят, кроме него, и другие люди. У вас есть капитаны и их помощники, господин Натаниэль, у каждого найдется крохотный домик в порту на берегу моря. Не найдется ли среди них надежный человек с благоразумной женой, у которых мальчик мог бы провести месяц или два? А то и подольше. — Он продолжил, не дожидаясь ответа господина Натаниэля: — Может, ему даже лучше пожить на ферме. Посев и уборка, тихие дни, запахи и звуки, похожие на старые песни, целительные ночи, опьянение медленно текущим временем! Клянусь Жатвой душ, господин Натаниэль, я скорее предпочел бы стать фермером, чем торговцем. Волны, бегущие по пшеничному полю, краше морских, телега прекраснее корабля, и грузят в нее более приятные и куда более полезные товары, чем все ваши шелка и пряности, ибо перевозят в них мир и душевный покой. Да, господин Ранульф должен провести несколько месяцев на ферме, и я могу предложить подходящее место.
Натаниэль был растроган словами врача. В них звучал петушиный крик, но без присущей ему меланхолии. Однако, ничем не выдав своих чувств, Натаниэль деловито спросил, где находится эта замечательная ферма.
— О, она там, на западе, — неопределенно махнул рукой доктор. — И принадлежит моей старинной знакомой, вдове Тарабар, женщине умной, деловитой, знающей все, что положено знать женщине, а ее внучка, Хейзл, — отличная, разумная и трудолюбивая девочка. Не сомневаюсь…
— Как вы сказали — Тарабар? — переспросил господин Натаниэль. Фамилия показалась ему знакомой.
— Да. Возможно, вы слышали ее имя в суде — оно не из обычных. Много лет назад на нее подали в суд. Насколько я помню, мошенник-работник, которого ее покойный муж уличил в воровстве и выгнал, потребовал от нее возмещения убытков.
— А где именно находится эта ферма?
— Примерно в шести десятках миль от Луда, возле деревни, которая зовется Лебедянь-на-Пестрой.
— Лебедянь-на-Пестрой? Но это же рядом с Эльфовым переходом! — вознегодовал господин Натаниэль.
— Примерно в десяти милях от них, — невозмутимо ответил Эндимион Лер. — Ну и что? Десять миль для деловой, углубленной в повседневный труд фермы все равно, что сотня миль для Луда. Впрочем, я понимаю, что вы боитесь запада. Придется придумать что-нибудь другое.
— Я действительно боюсь запада! — буркнул господин Натаниэль.
— Однако, — продолжил доктор, — вам незачем опасаться этой части страны. На самом деле ваш сын окажется вдали от искушений. Контрабандисты, уж не знаю, что они из себя представляют, серьезно рискуют, доставляя плоды в Луд, и они не станут расходовать их на селян и их работников.
— И все же, — стоял на своем господин Натаниэль, — я не намерен отсылать его так близко к известному месту.
— Месту, которое с точки зрения закона не существует, так? — усмехнулся Эндимион Лер.
Он подался всем телом вперед и пристально поглядел в лицо господину Натаниэлю:
— Господин Натаниэль, мне бы хотелось немного порассуждать. Рассудок, насколько мне известно, — это всего лишь лекарство и в таковом качестве не обладает постоянным эффектом. Подобно маковому молочку, он нередко приносит лишь временное облегчение.
Он умолк, как будто подбирая слова. И продолжил:
— Мы имеем несчастье обитать в стране, граничащей с неизвестным, отсюда и болезненные фантазии. Мы высмеиваем старинные песни и амбары, однако же они представляют ту основу, на которой мы ткем собственную картину мира.
Он помедлил секунду, наслаждаясь собственным глубокомыслием, и снова заговорил:
— Но давайте попробуем посмотреть в лицо действительности, назвать вещи своими именами. Возьмем, например, страну Фейри. Там никто никогда не был. Из поколения в поколение она считалась запретной землей. И как следствие любопытство, невежество и необузданная фантазия сошлись нос к носу и состряпали страну, где золотые деревья обвешаны жемчугами и рубинами, где живут бессмертные и ужасные, наделенные невероятными способностями создания и все в таком духе. Однако — и я ни в коем случае не присоединяюсь к мнению всем известного зловонного антиквара — не существует ни единственной домашней вещи, которая, если поглядеть на нее под определенным углом, не была бы волшебной. Представьте себе Пестрянку или Долу, на закате катящие свои воды на восток. Вспомните осенний лес или боярышник в майском цвету. Майский боярышник… вот оно — истинное чудо! Кто и когда мог бы подумать, что в корявом старом стволе таится сила, способная на такое? Конечно, мы давно привыкли к подобным зрелищам, но что бы мы подумали, если бы никогда не видали ничего похожего и прочитали в книжке описание такого чуда или увидели бы его впервые? Золотая река! Охваченные пламенем деревья! Деревья, внезапно покрывающиеся цветами! Кто знает, может быть, это Доримар кажется страной Фейри людям, живущим по ту сторону Спорных гор.
Господин Натаниэль впитывал каждое слово врача, как нектар. Наконец он ощутил себя в безопасности, и чувство это переливалось по его жилам, словно вино, даже слегка ударяя в голову. Эндимион Лер внимательно смотрел на него с едва заметной улыбкой.
— А теперь, — проговорил он, — надеюсь, ваша честь позволит мне немного поговорить о вашем собственном деле. Насколько я понимаю, хворь, которая мучает вас, называется «жизненной болезнью». Вы, так сказать, являетесь плохим моряком, и течение жизни кружит вам голову. Здесь, под вами, вокруг вас, вздувается и бурлит, откатывается и набегает огромная и неподвластная нам безжалостная стихия, которую мы зовем жизнью. Ее движение проникает в вашу кровь, туманит голову. Привыкните к ней наконец, господин Натаниэль! Я не хочу сказать — перестаньте ощущать ее движение, ощущайте себе на здоровье, только научитесь любить, а если не любить, то хотя бы переносить на твердых ногах и с ровной головой.
Глаза господина Натаниэля наполнились слезами и он кротко улыбнулся. В это мгновение ноги его, безусловно, находились на твердой земле; и как каждому из нас случается думать, что тому или другому настроению не будет конца, в тот миг он полагал, что голова его более никогда не замутится от присущей жизни морской болезни.
— Благодарю вас, Лер, благодарю, — пробормотал он. — За то, что вы сейчас сделали для меня, я готов оказать вам любое содействие.
— Отлично, — промолвил доктор. — В таком случае предоставьте мне возможность исцелить вашего сына. Лечить людей — для меня самая большая радость. Позвольте мне договориться о его переезде на ферму.
В своем нынешнем состоянии господин Натаниэль был просто не способен противоречить ему. И теперь Ранульфу в ближайшее время скоро предстояло отправиться в Лебедянь-на-Пестрой.
Прощаясь, Эндимион Лер произнес:
— Господин Натаниэль, хочу, чтобы вы запомнили одно: за всю свою жизнь я ни разу не назначил больному неправильного лекарства.
