— Нет, я не буду звонить, — сказал он, — я вообще… вообще, я разрываю с Сусанной Ивановной.
Его охватил восторг бешенства.
— Я это твердо обдумал. Все разговоры по этому поводу будут бесполезны.
Он ненавидел сейчас эту сидевшую перед ним старую девушку. Ее неприятное, эгоистическое лицо, спокойные злые глаза, ее путаный кружевной костюм, со многими оборками и воротниками, в котором она походила на капусту, ее отвратительные резкие духи. Он удивлялся, как был долго с ними обеими знаком. Неужели он не заслуживал лучших женщин? Нельзя, даже деловому человеку, безнаказанно пренебрегать этой стороною жизни.
Зина положила ногу на ногу, вынула маленький серебряный портсигар с монограммой и не торопясь закурила. Он отвернулся к окну, давая этим понять, что считает ее визит оконченным.
— Это сумасбродство, — сказала она. — Я не могу передать такого ответа Сусанночке. Вы должны помнить, что ради вас она разошлась со своим мужем.
— Ради меня?
Его смешила эта дурно сфабрикованная ложь. Неужели он в самом деле так прост, или это только они способны его считать за дурака?
— Я считаю наш разговор оконченным, — повторил он.
Ему хотелось попросить ее уйти, но было неприятно быть грубым. Он молча смотрел в окно, она курила. Наконец она сказала подчеркнуто-спокойным голосом:
— Я взяла у нее из рук стакан с опиумом.
Он откровенно рассмеялся:
— Пожалуйста.
На этот раз молчание водворилось надолго. Когда же она уйдет? Он услышал звуки перелистываемой книги. Обернувшись, он увидел, что она читает.
— Вы извините, — сказал он, дрожа, — я должен уехать.
— Что такое? — спросила она.
— Я спрашиваю, долго ли продлится ваш визит?
Она внимательно посмотрела на него.
— А по всей вероятности, довольно долго.
— Вам угодно глумиться надо мной?
— Я считаю, что вы невменяемы. Вы поднимаете скандал из-за пустяков. Скажите, наконец, чем Сусанночка заслужила такую кару? Что она приревновала вас к Симсон? Так у нее для этого были все основания.
— Какие? — спросил он и почувствовал, что лжет.
— Такие, что вы, несомненно, вели себя нечестно по отношению к Сусанночке. Если вы увлеклись другой женщиной, вы должны были это сказать ей честно и безбоязненно. Она проводит у вас вечера, вы ездите к ней.
— Вы убеждены, что я езжу к ней? — спросил он, чувствуя краску в лице.
Неужели Вера Николаевна рассказывала об этом у Биоргов?
— Ну положим, что вы даже к ней не ездите, а принимаете ее у себя.
Он почувствовал облегчение. Ему было приятно убедиться, что Вера Николаевна умеет быть скромной.
— Я считаю излишним оправдываться, — сказал он.
— Стыдно, Нил Григорьевич.
Она опять погрузилась в чтение.
Не желая продолжать этой нелепой сцены, он ушел в кабинет. У телефона стоял Гавриил, держа возле уха трубку.
— Они только что приехали, я сейчас передам им трубку, — сказал он. — Это Сусанна Ивановна.
Колышко взял трубку и приказал ему выйти.
— Боже мой, Нил, я тебя потеряла. Я не смею надеяться, что ты ко мне вернешься. Я этого заслужила. Мое солнце навсегда ушло из моей жизни. Я несчастна, Нил, потому что знаю, что недостойна тебя. Я ни о чем тебя не прошу. Я только хочу услышать твой милый голос. Ау, Нил! Отзовись твоей глупой Сусанночке, которая не успела освободиться от одних грехов, как уже погрязла на самое дно. Ты не хочешь отвечать, Нил? Может быть, ты опять бросил трубку? Ты научился быть со мной жестоким. Я тебя не упрекаю. Я сама заслужила все это. Я сварлива, зла, бестактна. Я не умела ценить тебя. Что я давала тебе? Ничего. Ты справедливо переменил меня на другую женщину. Да, я разглядела ее. Она в тысячу раз умнее и интереснее меня. На ней перчатки от Картье. Но любит ли она тебя так, как я? Будешь ли ты в ее жизни солнцем, как в моей? Нет, дорогой Нил, ты не будешь.
Он улыбнулся.
— Нил, ты слушаешь меня? Ау, Нил, ау! Нет, не слушает. А может быть, ты и слушаешь? Я ведь не знаю. Я сижу одинокая во всем мире. Я ничего не знаю. Может быть, я виновата, может быть, нет, но я почувствовала в ней своего смертельного врага.
Колышко молчал.
— Я знаю, — говорила Сусанна, — что Вера Николаевна отнимет тебя у меня. Почему? Не знаю. Она ловкая и сильная. Она найдет дорогу к твоему сердцу. А я уже ее потеряла. Как только она подошла к тебе, я сразу потеряла эту дорогу. Я это почувствовала, как только она вошла к Биоргам. Ты изменился, Нил, в лице. Мне стало страшно, мне захотелось кричать: «Уведите отсюда эту женщину, она закрывает от меня мое солнце».
Колышко слышал, как она плакала.
— Нил, Нил, неужели это правда? Я покорюсь, Нил, я покорюсь всему, но я буду любить тебя вечно. Я не изменю тебе ни на час, ни на минуту. Я не забуду тебя. Каждое утро и каждый вечер я буду молиться, чтобы Бог спас тебя от этой женщины. О Нил, дорогой Нил, прощай, моя радость, мое счастье, моя единственная любовь, моя греза, моя мечта! Прощай, Нил, прощай, прощай!
Может быть, она сказала что-нибудь еще, но он осторожно положил трубку. Ему хотелось остаться одному со своими чувствами. В горле у него щекотали слезы. Конечно, она говорит под свежим впечатлением боли, но минута пройдет, и ее дурной, некультурный характер опять себя покажет. Все это хорошо, но это не прочно. Чувство раздражения не покидало его. Она должна быть наказана.
— Не пора ли кончить, Нил? — услышал он за спиной голос Зины.
Он молчал. Раньше он не думал, что способен на такую холодность и жестокость. Наконец он сказал:
— Это гадко… то, что сделала Сусанночка.
Он опять замолчал надолго. Конечно, она должна быть наказана. С чувством мстительного удовольствия он подумал о том, что она должна встретиться и примириться с Верой Николаевной. Впрочем, даже сейчас ему это казалось жестоким, но, повернувшись к Зине, он сказал:
— Прекрасно, раз вы настаиваете и обвиняете меня, то пусть будет так. Передайте Сусанночке, что в четверг мы поедем в Ульевку.
— А эта особа?
— До этой особы мне дела нет. Она меня не касается. Она может ехать или не ехать. Ее действиями я не намерен управлять.
— Это жестоко, Нил.
— К сожалению, это только тактично.
— Вы так думаете, Нил?
— Да, я так думаю.
Она протянула ему руку. Он нагнулся, чтобы поцеловать и почувствовать твердое пожатие ее руки. В этой девушке было много здравого смысла и умения отделять важное от неважного.
«Что же, так будет во всех отношениях лучше, — подумал он. — Было бы смешно прятаться от Веры Николаевны. Все должно быть открыто и ясно. Да, несмотря на все, я продолжаю любить Сусанночку. Я охотно прощаю ей, но она должна быть наказана и научиться корректно себя держать».
