— Разумеется, собаку.
Марья Михайловна опустилась на свое место за столом и не спеша, с выдержками начала наслаждаться борщом и повестью о своем героическом путешествии.
— Старуха без ног и совсем выжила из ума! — рассказывала она. — Навела полон дом поганых мосек, простую девку воспитала, как барышню, да добро б еще приличная была, а то наглая, дерзкая, рожа злющая…
— Ах, ах! — роняла Клавдия Алексеевна, быстро уничтожая борщ.
— Жаловалась мне на сына. В ссоре она с ним… не видятся, и не ездит совсем к матери!
— Ах, ах! Но что же он делает у себя?
— Пишет. День и ночь пишет, и все пьесы какие-то дурацкие. Другие в столицы за чинами да орденами ездят, а этот там другой чин заслужил: коленом. — Марья Михайловна так неосторожно воспроизвела ногой этот (национальный) жест, что на столе подскочили все ножи и тарелки.
— Матушка? — в испуге проговорил Антон Васильевич, которому все содержимое его тарелки чуть не вылетело на жилет.
На этот раз вмешательство в разговор прошло ему даром, и внушительного «помолчи» не последовало.
— Неужто? — воскликнула Клавдия Алексеевна.
— Да, да: за пасквили и выгнали его, и пьесы все обер-полицмейстер порвал и сжег, он здесь уже новые понаписал. Затем и театр свой строит, чтоб было где их представлять.
— Милая!… — только и могла произнести, благодаря полному рту и растерянности от такого обилия таких потрясающих новостей, Клавдия Алексеевна.
Под неумолкаемый рассказ Марьи Михайловны кончили обед и только что перешли в гостиную, в соседней зале послышались голоса и показались круглый, как огурчик, Арефий Петрович и угрястый Заводчиков.
— Что скажете хорошенького, Арефий Петрович? — затаив внутреннее торжество, спросила Марья Михайловна, когда толстяк сочно прикладывался к ее руке.
— Где уж нам новое что-нибудь знать! — скроив постное лицо, провизжал тот. — Мы все на стареньком ездим; вот Клавдия Алексеевна другое дело, она даже насчет пентауровского забора может кое-что рассказать!
Смуглая Клавдия Алексеевна потемнела еще более, и маленькие глазки ее засверкали.
— Да уж что поделать, для меня и забор хорош! — язвительно ответила она, пожав плечами. — Зато ничего из своей головы не выдумываю, да не распускаю по городу, как это один индейский петух делает!
Званцев вспыхнул, сдвинул назад голову, отчего на шее у него образовалось словно ожерелье из жира, и он действительно удивительно стал похож на изогнувшего свой зоб индейского петуха.
— То есть какой же это петух, позвольте спросить?
— А такой это петух, позвольте ответить, — глупый!
Смех и аплодисменты приветствовали решительный ответ Соловьевой.
Арефий Петрович молча поглядел на всех, потом полез в боковой карман, для чего, должно быть, в помощь руке, выпятил нижнюю губу чуть не на самый галстук и достал какую-то сложенную вчетверо бумажку.
— Незабвенный учитель, философ Сократ, — торжественно начал он, — сказал великую истину: пренебреги! И потому я не возражаю знатоку рязанских дел… особливо заборных…
Гостиная опять покатилась со смеху.
Званцев поднял над головой бумажку.
— Господа, завтра это объявление, которое я держу в руке, будет расклеено по городу. Помимо него, печатаются пригласительные билеты, которые будут разосланы всем господам дворянам!
— Какое объявление? Какие билеты? Что такое? — посыпались возгласы. — Прочтите! Да читайте же, Арефий Петрович!
Толстяк развернул листок, отставил его на расстояние вытянутой правой руки от глаз и медленно, с расстановкой, выразительно начал читать, дирижируя в то же время левой рукой. При первых же словах в гостиной воцарилась мертвая тишина.
На листе было напечатано следующее.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Через две недели, именно в пятнадцатый день июля месяца, с разрешения начальства, состоится торжественное открытие театра господина Пентаурова, причем для пользы и увеселения господ дворянства и прочей публики представлена будет знаменитая трагедия с хорами, музыкой, пением, пляскою, бенгальским огнем и разными персонажами.
«БАГДАДСКАЯ КРАСАВИЦА»
Сочинение г. Икс
Разыграна пьеса будет при участии известного московского артиста
г. Белявки нижеследующими:
Калиф Багдадский В. Вольтеров
Заира, Багдадская красавица Н. Антуанетина
Заира, Багдадская красавица Н. Антуанетина
Соперница Заиры Розалинда С. Елизаветина
Вельможа Гассан П. Сарданапалов
Другой вельможа Надир С. Бонапарте
Французский дворянин
Жорж Канье Г. Белявка
Разбойник Осман С. Македонский
Действие происходит в Багдаде.
Вход бесплатный. Начало в 7 ч. вечера.
Глава IX
На другой день у углов улиц и редких фонарных столбов с утра стали останавливаться кучки прохожих, и грамотеи по складам читали пентауровское объявление.
Новость птицей пронеслась по всем домам и домишкам Рязани и, нечего и говорить, какое волнение и какие ожидания вызвала она во всех обывателях, главным образом среди маменек и дочек, которым хотелось блеснуть и показать себя и свои наряды на торжестве открытия.
Новость застала Возницына и Курденко у «мосье Мишу»; они немедленно командировали мальчонку в «монастырь» к Костицу, и к одиннадцати часам дым стоял коромыслом в комнате за лавкой.
Там заседал в полном составе весь «гусарский монастырь» и целая куча других лиц. Приказчики едва успевали таскать бутылки с винами, шампанским и закуски и, когда отворяли дверь, из комнаты врывался хохот, крики, звуки гитары и в волнах синего дыма виднелись расстегнутые мундиры и раскрасневшиеся лица гостей.
Хлебодаров, огромный, что памятник, возвышался за конторкой и, нагнув к плечу голову, с особо сосредоточенным и деловитым видом прислушивался к творившемуся гостями, поглядывая в то же время, нет ли упущений со стороны приказчиков.
Один из них, Алексей, статный, русый молодец из тех, что именуются кровь с молоком, все время стоял у дверей в самой комнате, наблю
дая, что требуется господам, и то и дело выскакивал в лавку, отдавал приказания подручным и опять исчезал.
Около Хлебодарова, поигрывая табакеркой, стоял сухопарый Морковкин и с любопытством следил за всем происходившим.
В комнате вдруг громко зашикали, и наступила тишина. Тренькнула гитара.
