Он вцепился зубами в простыню, крепко зажмурился и негромко зарычал. Никто из операционной бригады поначалу не обратил на это внимания. Но боль стремительно набирала обороты, от нее закатывалось сердце, силы стремительно утекали, как песок в песочных часах. Продолжая глухо постанывать, Хантер стал сгибать руки, привязанные резиновыми жгутами к операционному столу.
Внезапно звонко лопнул левый жгут, и в операционной началась суета. Кто-то закричал, раздалась какая-то команда, но от боли старлей ни черта не слышал, только в памяти остались перепуганные глаза Афродиты, пристальные взгляды Седого и «Жданова», уставившихся ему в зрачки… Тут, как перетянутая тетива, лопнул правый жгут.
— Вырубай его внутривенным! — ворвался в мозг голос Седого. — А то он мне сейчас всю операционную разнесет к чертовой матери! Живо, поворачивайся!..
— Саша, ты меня слышишь? — сквозь багровую завесу боли донесся голос Афродиты.
— Ну! — выдавил он, выплюнув изодранный в клочья угол простыни.
— Сейчас сделают укол, будет легче, честное слово легче! Ну потерпи, милый! — со слезами на глазах упрашивала девушка.
Собрав всю оставшуюся волю в кулак, Хантер заставил себя терпеть. Тем временем игла нашла вену на левой руке, и вдруг навалились прохладная тьма и тишина. Впрочем, не надолго.
…БМП Зверобоя горела чадным пламенем. Вокруг колотилась бешеная стрельба. Сашка чувствовал все: звуки, запахи, цвета, дыхание жары. Он не видел, откуда стреляют, но то, что стреляют по нему, совершенно очевидно — бойкие фонтанчики пыли возникали все ближе, окружали, не давая возможности перебежать и укрыться. Близко, ближе, еще ближе… Оружия под рукой никакого, подчиненных тоже — только он и невидимые «духи», стягивавшие петлю окружения…
Старший лейтенант Петренко набрал воздуху и хрипло заорал во все горло — может, кто-то из бойцов жив и бросит ему хотя бы гранату или на худой конец штык-нож, чтобы не попасть к «духам» живым. Никто не отозвался, зато гортанные крики «Аллах акбар!» прозвучали уже совсем близко…
— Саша, все нормально, — прорвался сквозь кошмар голос Афродиты. Ее ладошка прошлась по его щекам, слегка похлопала, приводя в чувство. — Операция прошла успешно, все в порядке, успокойся!
С трудом разлепив веки, Александр обнаружил себя в незнакомой палате. Вокруг перемигивались и гудели какие-то приборы, рядом сидела Галя. Во рту торчал пластиковый загубник, и он сразу же его выплюнул. Зубы и десны болели и кровоточили, а загубник оказался прокушенным насквозь.
А в двух метрах от его койки стояла в точности такая же кровать, на которой лежал, опутанный проводами датчиков и непонятного назначения трубками, — собственной персоной Лось, он же рядовой Кулик.
Лось пребывал в сознании и приветствовал своего начальника, приходившего в себя после наркоза, вялым взмахом руки.
5. Ночь в реанимации
После операции он проспал совсем недолго, несмотря на то что у врачей были опасения — как бы снова не впал в анабиоз, словно бурундук зимой.
Правда, под вечер подпрыгнула температура, стала донимать послеоперационная боль, и персонал интенсивной терапии засуетился. Афродита по-прежнему была здесь, словно и не выходила из палаты, но теперь узнать ее было непросто в марлевой повязке, короткой голубой куртке и таких же мешковатых голубых штанах на стройных ножках. Шпильки исчезли — вместо них на девушке оказались тапочки, поверх которых она натянула синие матерчатые бахилы с завязками под коленом. Что поделаешь — режим стерильности!
Изувеченную душманами ногу «забетонировали» в гипс, согнув таким себе кренделем, под углом — чтобы сухожилие ни в коем случае не работало «на разрыв».
В таком положении правой нижней конечности предстояло находиться около месяца, после чего, как сообщил Седой, начнется период самоистязания — разработки суставов, мышц и собственно сухожилия. Но все это пока было впереди.
Когда стемнело, Афродита накормила своего подопечного, а затем и вконец обессилевшего и павшего духом Лося. И только прикончив что-то неописуемо аппетитное и покосившись — не осталось ли в тарелке чего, Хантер врубился: еда-то нисколько не похожа на приевшуюся казенную.
— Галочка! — обратился он к сестричке. — Ты почему тут сидишь, когда тебе давно домой пора? И что за яства? Как все это понимать?
— Не понравилось?! — испугалась девушка.
— Наоборот, жуть до чего вкусно. Но я же не о том. Ты почему все время в госпитале торчишь? У тебя что, личной жизни нет? И дома никто не ждет?
— Все у меня есть! — почему-то обиделась девушка. — А ты чего меня допрашиваешь, словно какой-нибудь Прошкин? Ты мне не начальник и не родственник!
— Да нет, я… — начал было оправдываться Хантер, — я, собственно, ничего такого не имел в виду. Мне показалось…
— Вот и лежи себе крячкой. — Афродита энергично сунула ему в рот ложку какого-то салата. — И не командуй. Кто здесь старшая сестра «травмы», я или ты? Твоя задача — выздороветь и вернуться к своим!
— Спасибо, Галочка! — пробормотал Хантер, жуя. — Хоть ты меня понимаешь. Мне в самом деле побыстрее надо обратно. Дел у меня там — по горло, и все неотложные…
— Может, расскажешь, как там? — робко попросила Афродита. — Если, конечно, тебе сейчас не трудно…
— Мне, между прочим, Владимир Иванович уже сообщил, что ты туда рвешься, — криво, сквозь силу улыбнулся Хантер. — Да только я не знаю, о чем рассказывать. — Он заглянул в глаза девушки и отвернулся. — Если и расскажу, все равно не поймешь…
— Нет, вы расскажите, товарищ старший лейтенант, — подал голос со своей койки Лось, прислушивавшийся к разговору. — Как вы мне ногу пилили штыком, как Чалдону взрывной волной голову отшибло и мозги по броне расплескало! О том, как Джойстик в муках помирал… — Радиотелефонист тяжело задышал, в голосе слышались слезы и бессильная злоба.
— Вы меня извините, ребята… — смутившись, пробормотала Афродита. — Может, вам действительно надо побольше отдыхать…
— Ты нас оставь пока, — попросил Хантер, — мы тут между собой потолкуем. Меня об этом еще Зульфия, наша сопровождающая, в самолете предупреждала, — указал он глазами на Лося. — А об Афгане потом, ладно?
— Хорошо. — Девушка поднялась. — Только недолго. Вам нужен покой. Я зайду через пару часов, — добавила она, — у вас обоих еще процедуры. Обоим уколы, а тебе еще и капельница.
— То есть, ты и сегодня домой не собираешься, — усмехнулся Александр. — А это о чем говорит?
— О том, что ты находишься в палате интенсивной терапии после операции. А я — старшая медицинская сестра в отделении, за которым ты числишься. Вот так-то, Царевич!
Хантер заметил, что под марлевой повязкой Афродита улыбается, и сам улыбнулся в ответ, но застекленная дверь палаты уже закрылась за девушкой.
— Царевич — это кто? — тут же полюбопытствовал Лось.