Должно быть, я произвожу шума больше, чем думаю, поскольку в разгар этого прилива активной деятельности на кухне появляется Том.
— Я должна сделать Ван Гога, Джексона Поллока и Матисса, — объясняю я, шурша папиросной бумагой у него перед носом, — и все к восьми часам.
— Что ты делаешь, Люси? Идите спать, оба. Вам приснился кошмарный сон об абстрактной живописи, — говорит он. И замечает в руках у Фреда ножницы. — Зачем ты его разбудила?
— Я? Разбудила? Да мне гораздо проще сделать все самой. Но пусть он вырежет кусочки папиросной бумаги для коллажа в стиле Матисса!
— Звучит на первый взгляд логично. Но с моей точки зрения, это нельзя считать разумным объяснением происходящему.
— У Сэма творческая работа. Ее надо сдать сегодня. Он сделал половину, но, к счастью, я вспомнила про остальное. И если Сэм не закончит работу, держать ответ придется мне.
— Но ведь не Сэм все делает, а ты вместо него!
— Так быстрее. И меньше беспорядка. Если оставить все ему, он никогда не закончит. Но главное другое: если он не сдаст вовремя работу, это будет упреком мне как матери.
— Люси, это нелепо! Да кто осудит тебя?
Я положила краски и глубоко вздохнула.
— Вот как раз здесь ты заблуждаешься. Если Сэму что-то не удается, это отражается на мне. Просто такова природа материнства в этом новом тысячелетии, — отмечаю я, размахивая в воздухе кисточкой, дабы проиллюстрировать свою точку зрения.
— Опусти кисть, Люси. Посмотри, что ты сделала с моей пижамой, — говорит Том.
Пижама покрыта мелкими пятнышками красной краски. Фред прикрывает ладошкой рот и хихикает, как это делают дети, когда чувствуют, что родители теряют над собой контроль.
— Многие родители, по большей части матери, но также некоторые отцы, придут сегодня с проектами своих детей «Художники мира», сделанными уже в виде презентации на компакт-дисках.
— Но это не творческая работа родителей, — говорит он, захваченный врасплох. — Так или иначе, ты никогда не смогла бы сделать это. Фактически не мог бы и я.
— Вот именно. Поэтому самое малое, что я могу сделать, — это закончить начатое.
— Вероятнее всего, мы столкнемся с тем, что он вот-вот отрежет себе ухо! — Том указывает на Фреда, упоенно щелкающего ножницами.
Том оглядывает кухню и хмурится: повсюду пятна краски — на поверхности стола, на стене.
— Как ты умудрилась развести такую грязь?
— Это Джексон Поллок[11], — объясняю я. — И выглядит это совсем неплохо. — Я показываю ему работу, законченную только что. — Могло быть и хуже, если бы Сэм выбрал Дэмиэна Хёрста[12].
— Разделка карпа вызвала бы меньше грязи, чем это. Люси, если бы ты записывала подобные детали, все было бы гораздо проще.
— А ты можешь вообразить, о скольких мелочах мне приходится помнить в течение дня? Ты обращаешь внимание лишь на то, о чем я забыла!
— Мы не на осадном положении, когда невозможно что-либо планировать.
— Ты — нет. А я — да! Я живу как в осаде, — говорю я, ничуть не лукавя.
— Но ты каждый день делаешь одно и то же. Знаю, это скучновато, но разве нельзя каждое утро просто повторять некую формулу?
— Ты не можешь себе представить, сколько всего мне нужно переделать за один-единственный день, только чтобы держаться на плаву. Причем заранее известно, что всего успеть я не могу, и что в любой момент все может развалиться, как карточный домик.
— Каким образом? — осторожно осведомляется он.
— Драки вспыхивают как пожар. Что-то разливается, что-то ломается, теряется, вечно что-то случается, к чему никогда нельзя быть готовым. А эти необъяснимые болезни?! Происходят события, которые отбрасывают тебя на месяцы назад. Например, ветряная оспа. Помнишь? Я несколько недель не могла выйти из дома. И все же какая-то часть меня страстно желает этого неожиданного, потому что, в конце концов, это хоть как-то вырывает меня из рутины и придает азарта в мою жизнь.
Том ошеломленно взирает на меня.
— Ты хочешь сказать, что элемент скрытого хаоса для тебя привлекателен? — спрашивает он, силясь понять, о чем я говорю. — Тогда все абсолютно безнадежно.
Он пристально смотрит на меня этим своим странным взглядом — искоса, слегка приоткрыв рот, словно пытается сдержать слова. Это совсем не естественно для мужчины, который любит оставлять за собой последнее слово.
Входит Сэм, Он уже полностью одет в школьную форму и держит в руке крикетный мяч, который периодически подбрасывает в воздух и ловит. Его карманы набиты футбольными карточками. Я делаю для него тост — с джемом, без масла — и, по меньшей мере, пять раз прошу его прекратить бросать мяч во время еды. Потом спрашиваю себя, а может быть, это и не плохо — поощрять мальчика к выполнению сразу нескольких задач. Например, он вырастет и будет уметь с легкостью готовить брокколи, менять подгузники и разговаривать о работе — и все это одновременно. А пока что после нескольких кусков тоста он любезно соглашается написать короткий текст, сопровождающий каждое произведение искусства. Я беру один и читаю: «Винсент был очень азартным человеком. Если бы он занимался крикетом, то, вероятно, не отрезал бы себе ухо. Матисс, несомненно, был любителем крикета».
* * *
Я решаю ехать в школу на машине, чтобы досушить рисунки на отопителе в салоне и испытать хоть немного комфорта в удобном водительском кресле — после утреннего напряжения.
— Можно ли рассматривать завершение задания как маленький шаг для одного человека, но гигантский прыжок для человечества, мама? — интересуется с заднего сиденья Сэм.
— Сэм говорит про майора Тома? — спрашивает Джо.
— Что-то вроде этого, — отвечаю я сразу на оба вопроса.
— Почему ты все время говоришь «что-то вроде этого»? Разве нельзя сказать, правильно это или нет? — добивается ответа на свой вопрос Сэм.
— Жизнь чаше всего серая, — вздыхаю я. — Белых и черных полос в ней немного.
— Если только ты не зебра, — говорит Джо. И замолкает. Но я знаю, он хочет сказать что-то еще. — Может быть, майор Том добрался до Луны, и там было так красиво, что он там остался.
Я замечаю, что улицы сегодня какие-то очень уж пустынные. Запечатанной в автомобиле с включенным обогревателем и вентилятором, дующим во всю мощь, легко почувствовать себя отрезанной от всего мира. Остановившись на следующем перекрестке, я вижу толпу родителей с чадами — лица у всех неестественно радостные, этакая масса коллективного дружелюбия. Внезапно я с ужасом вспоминаю, что сегодня День поддержки безопасности пешеходного и велосипедного движения. А я совсем об этом забыла. Придется вспомнить про детское ожирение, глобальное потепление и перегруженные дороги. Я уменьшаю мощность обогрева и объясняю детям ситуацию:
