– Цель ни в коем случае не оправдывает средства, – прервал ее Малколм. – Любое, даже самое ничтожное отступление от правды уже является бесчестным поступком. Я хочу, чтобы вы знали: я презираю лживость в других и не допускаю ее в себе.
Эта добрая и отзывчивая душа не знает, что это бывшая жена научила меня безгранично ценить в людях искренность, подумал он. Теперь Эстер навсегда ушла из моей жизни, но раны, которые она нанесла, не заживут никогда.
Да, конечно, Эстер родила ему Фиби, отраду всей его жизни. Только сегодня Джанин упрекала его в том, что он отсутствует слишком долго и девочка растет фактически без родителей. Но если бы она знала Эстер, то поняла бы, что Фиби лучше жить совсем без матери, чем с такой, как его бывшая жена. Она бы также не поняла, почему он не в восторге от влияния на его дочь Мэрианн, в чем-то очень похожей на Эстер.
– Не надо дергать поводья, Джанин. Лошадь и так все прекрасно понимает.
Хорошо, что время от времени приходилось делать замечания. Это отвлекало от мыслей, которые неотступно преследовали его. Малколм еще раз взглянул на Джанин. Она отлично справлялась и для первого занятия держалась более чем уверенно.
И тут он вдруг понял, как хочет вызвать улыбку на ее сосредоточенном лице, увидеть, как чудесным светом озарятся глаза. Как хочет прикоснуться к ней, прижать к себе, почувствовать вкус сочных губ. Хорошо Уолтеру, он за рекордно короткий срок может очаровать любую женщину. Он всегда знает, что сказать и как расположить женщину к себе. И чем больше Малколм думал об этом, тем мрачнее становился.
Так они ехали в полном молчании и несказанно удивились бы, если бы узнали, насколько схожими были их мысли в этот момент.
Они катались около часа. И хотя Джанин очень понравилось такое времяпрепровождение, к концу занятия ноги и спина уже даже не болели, она их просто не чувствовала.
Немного поспорив о пользе правды, они затем ехали молча, и каждый думал о своем. Любая женщина знает, что представления мужчин о правде варьируются в зависимости от ситуации. Так почему же именно она, Джанин, не только столкнулась с единственным на свете абсолютно правдивым мужчиной, но и должна на него работать? После того, что она услышала, ей было вдвойне неловко от своей тайны.
Признаться или не признаться? Из письма матери Джанин узнала, что удалось расплатиться почти со всеми кредиторам и, по крайней мере, она не лишится квартиры. Но оставались еще горы счетов за лечение. И потом – Фиби. Пять нянь за год! И пока искали очередную замену, с девочкой занимались родственники или слуги, если у первых не находилось времени. Только с приездом Джанин у малышки наконец появился строгий распорядок дня и человек, который постоянно с ней находится. Словом, все то, что так необходимо ребенку. Если Джанин сейчас раскроет свой обман и ее уволят, для Фиби это станет настоящей психологической травмой.
Она решила, что подождет. Пусть Малколм увидит, насколько близко его дочь сошлась с новой няней, и тогда риск быть уволенной уменьшится. Даже если он и будет недоволен, все равно не сможет причинить Фиби боль, лишив ее такого близкого человека, как Джанин.
Она искоса взглянула на Малколма. Он тоже был погружен в свои мысли. Как бы ей хотелось узнать, о чем он сейчас думает! Быть может, о ней? Словно почувствовав ее взгляд, он обернулся.
– Вы замечательно управляетесь с лошадью, – с улыбкой заметил Малколм, затем несколько секунд пристально смотрел на нее и сказал уже чуть тише, но с той же улыбкой: – А у вас, оказывается, длинные волосы.
Удивительно. Он только сейчас заметил, хотя Джанин потеряла заколку еще минут двадцать назад, когда Малколм показывал, как надо пускать лошадь в галоп.
– Да, надо, было лучше их закрепить, – сказала она как можно равнодушнее и по его глазам поняла, что он с ней не согласен.
– Вам понравилось ездить верхом?
– Очень! – воскликнула Джанин.
Они подъехали к конюшне. Так же грациозно, как садился в седло, Малколм одним движение спрыгнул с лошади. Он привязал Грома к ограде, обернулся и с удивлением обнаружил, что Джанин все еще не спешилась. На его лице появилась чуть заметная улыбка.
– Одно дело – смотреть вестерны. И совсем другое – в них участвовать, не так ли?
– Если вас интересует состояние моего тела, то оно более чем плачевное. И не надо так радоваться этому, – притворно обиделась Джанин.
– Я вовсе не радуюсь, – ответил Малколм, даже не пытаясь скрыть улыбки. – К сожалению, так бывает всегда: когда человек впервые садится на лошадь, те части тела, на которые приходится основная нагрузка, проходят период адаптации, что и вызывает неприятные ощущения. – Он подошел к Джанин, все еще сидящей верхом. – Я помогу вам слезть.
– Благодарю, но я справлюсь сама.
Она оперлась обеими руками о седло и, с усилием приподняв правую ногу, перенесла ее на левую сторону. Так, это оказалось просто. Теперь осталось слезть на землю. Джанин начала медленно сползать, продолжая держаться за седло. Но вдруг ее руки разжались, и она бы неминуемо упала, если бы Малколм, который, казалось, только этого и ждал, не поймал ее.
– Возможно, я перестарался и вам не стоило проводить столько времени в седле на первом же занятии, – заметил он, не выпуская ее из объятий.
– Что вы, мне понравилось! К тому же, мне кажется, неважно, сколько времени я провела в седле. Упомянутым вами частям моего тела в любом случае пришлось бы худо.
На самом деле ее переполняло ощущение блаженства от близости с ним. Джанин чувствовала его широкую грудь, сильные мускулистые руки, держащие ее за талию, и упругие бедра, что вызывало в ней приятную, но неведомую доселе дрожь. Ее сердце билось так, словно это она скакала по долине в течение часа.
Малколм загадочно улыбнулся.
– Все же мне следовало быть более внимательным к вам. Я постараюсь загладить свою вину.
Как? Когда она посмотрел в его глаза и увидела, что они полны огня, то испугалась, что задаст этот вопрос вслух. Но сдержалась. А он продолжала смотреть на нее, как дети смотрят на огромный шоколадный торт, с одной мыслью, легко читающейся во взгляде: я хочу. У Джанин перехватило дыхание. Способность здраво рассуждать она утратила еще раньше, когда только очутилась в его объятиях, так что о способности шевелиться не приходилось и думать.
В следующее мгновение Малколм склонил голову – и по всему ее телу будто прошел электрический ток. Джанин даже вздрогнула, настолько его губы были горячими и нетерпеливыми.
Его язык уверенно скользнул ей в рот, заставив молодую женщину напрячься. Малколм обнял ее крепче, и она с новой силой почувствовала натиск его сильного мускулистого тела, одновременно обрадованная и испуганная его страстностью. Одной рукой он провел по ее щеке, затем запустил ее в мягкие густые волосы, все еще продолжая удерживать губы в поцелуе. Наконец, когда воздуха было уже недостаточно, Малколм оторвался от нее и посмотрел ей в глаза. Джанин видела, как вздымается его грудь, и чувствовала, как неистово бьется его сердце.
