Ей можно было дать и семнадцать, и лет на десять больше, так что он поверил, что ей около двадцати семи. От нее исходил слабый запах лавандового мыла — старомодный запах в спальне со старомодной мебелью из сосны и с бабушкиным стареньким ковриком у кровати. Не бабушки из Бостона, а доброй, ласковой бабушки из Техаса.
Ною нравилась спальня Салли Джонсон, обстановка которой как бы возвращала в фермерский дом девятнадцатого века. Кроме кровати. Похоже на модерн, подумал Ной и стал рассматривать замысловатые переплетения металлической виноградной лозы.
Незаметно для себя он перевел взгляд на Салли. Интересно, она в самом деле заснула или притворяется? — размышлял он. Воротник ее белой фланелевой ночной сорочки был поднят и закрывал нижнюю половину лица, так что Ной стал смотреть на ее закрытые глаза: золотистые ресницы бросали тень на ее щеки с нежной шелковистой кожей. Ной перевел взгляд на ее небольшой аристократический нос. Зная ее отношение к снобам, Ной не сомневался, что Салли назвала бы этот анализ лишенным всякого смысла.
У Ноя не укладывалось в голове, что у такой красивой женщины не было ни поклонника, ни друга, ни мужа. А тут еще этот нетрадиционный способ забеременеть… Ной рассматривал ее поступок как трагическое разбазаривание своих блестящих возможностей. Почему-то ему захотелось непременно узнать, что заставило Салли Джонсон поступить таким неординарным образом.
— Итак, мужчин вы не выносите, — невольно вырвалось у Ноя.
Она не ответила, и он придвинулся поближе.
— Салли! — шепотом позвал он ее, чтобы не разбудить, если она действительно заснула. Неожиданно для себя он протянул к ней руку, отогнул отороченный кружевами воротник ее ночной сорочки и нежно погладил ее ключицу.
— Вы отдаете себе отчет в том, что делаете?! — свистящим шепотом спросила она.
Он откинулся на свою малиновую подушку и, дерзко усмехнувшись, невинным тоном произнес:
— Просто поправил ваш воротничок.
— Я специально подняла его!
— Так… — он откашлялся, — так вы хотите, чтобы я снова поднял его?
— Нет. — Салли повернулась к нему лицом. — Отвечая на ваш первый вопрос, скажу: мне нравятся мужчины, но только те, которые не будят меня и не спрашивают о том, что их совсем не касается. — Она смерила его убийственным взглядом. — Ну как, удовлетворены ответом?
— Понял. Слышишь, Ной, тебе пора заткнуться! — с нарочитой строгостью велел он себе.
Она окинула его торжествующим взглядом и отвернулась.
— Теперь я буду читать, — сказал он, досадуя на себя, что оказался таким надоедливым. Он всегда засыпал с трудом. Вероятно, из-за переутомления. Вот и сегодня он на ногах с пяти часов утра. Почему он не может оставить ее в покое, куда-нибудь пойти и как следует выспаться? — Я вот что подумал. Давайте получше познакомимся.
Она вздохнула нарочито громко, как на сцене.
— Разве вы не хотите узнать обо мне что-нибудь еще? — настаивал он. — К тому же стоило бы додумать некоторые детали нашего будущего поведения.
— Я уже придумала вам фамилию — Стэп.
— А что, если Абигайл спросит меня что-нибудь в ваше отсутствие и я ей отвечу, а вы вернетесь и скажете что-нибудь невпопад?
— Не бойтесь, я постараюсь не попасть впросак. — Она пристально посмотрела на него. — Почему вам вдруг понадобилось придумывать про нас разные истории? Не вы ли всего несколько минут назад призывали меня сказать дедушке и бабушке всю правду?
— Вот такой я… непостоянный, — усмехнулся Ной.
— Уж не собираетесь ли вы отплатить мне за то, что я испортила вам отпуск?
Он помрачнел, вспомнив о крушении своих планов на отпуск и о Джейн, решившей сделать из него мальчика на побегушках.
— Нет, — ответил Ной, покачав головой. — Это было мое собственное решение… Итак, начнем?
Салли задумчиво посмотрела в потолок.
— Ну, что ж, попробуем, — сказала она и натянула одеяло до самого подбородка. — Вы родились в Хьюстоне…
— Неправда.
— Это не вопрос к вам, это утверждение! — раздраженно проговорила Салли.
— А-а… Хорошо, я родился в Хьюстоне. Дальше!
— У вас есть старший брат и младшая сестра.
— Почему?
— Не знаю. Пусть будет так. Не все ли равно? — возразила она.
— Почему я не могу родиться там, где я родился, и быть единственным ребенком в семье, как было на самом деле? — недовольно спросил Ной.
Салли хмуро посмотрела на него.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Пусть будет по-вашему. Так где вы родились?
Скрыв прежде о том, что он родом из Бостона, сейчас Ной решил, что правда о его рождении ослабит неприязнь Салли к ее дедушке и бабушке. Это поможет ей понять, что и в Бостоне живут приветливые, дружелюбные люди… в том числе и те, у кого есть деньги и положение в обществе.
— Я родился в Массачусетсе. Ее глаза сверкнули.
— Правда?
— Надо же кому-нибудь родиться в Массачусетсе!
Она приподнялась, опираясь на локоть.
— А где именно в Массачусетсе?
— Так, в одном небольшом городке…
— Говорите! — почти выкрикнула она.
— Может, вы слышали о нем. — Он многозначительно помолчал. — Бостон, — проговорил он равнодушным тоном.
За все время, что он жил в Техасе, ему не приходило в голову рассказывать людям о своем детстве и родном городе, но сейчас, по какой-то непонятной причине, видя, что Салли Джонсон по-настоящему заинтересовалась им, он проговорился и тут же почувствовал жуткое сожаление, что открылся малознакомому человеку.
Она испуганно посмотрела на него.
— Это неправда, — тихо проговорила она. — У вас выговор настоящего техасца.
Дело сделано. Отступать было некуда.
— Я приехал в Техас, когда мне было восемнадцать лет, — пояснил он. — Решив окончательно остаться в Техасе, я изучил местные обычаи и говор. — Для подтверждения своих слов он начал бегло говорить на юго-западном диалекте. — Что это за врач, который не понимает, что ему говорит пациент? — спросил Ной, перейдя на прежнюю интонацию.
— А теперь скажите что-нибудь с бостонским акцентом, — попросила Салли.
Он встретил ее предложение без всякого энтузиазма.
— Если вы бостонец, то должны уметь говорить, как все бостонцы, — настаивала Салли.
Он потратил немало времени и сил, чтобы избавиться от бостонского выговора, но если напрячь память, то, может, что-нибудь и получится. Ной помолчал и вдруг заговорил с бостонским акцентом.
— Остановитесь же! — перебила его Салли. Она выглядела очень расстроенной, будто ее предали. — Достаточно! О боже…
