– Леди так не делают! – запротестовал Ролло.
Хотя в темноте Габриель могла видеть только неясный силуэт друга, она по голосу поняла, что тот хмурится.
– Леди! – фыркнула она. – Да что ты знаешь о леди?
Тихий смех Ролло прокатился по реке и отразился от крутой насыпи, защищавшей реку с обеих сторон.
– Похоже, больше твоего, – ответил Ролло. – Неужели ты ничему не научилась у госпожи Англичанки? Боже правый, Габи, она с тобой уже целый месяц!
Ролло, восемнадцатилетний юноша, телосложением уже напоминавший своего могучего деда, говорил о миссис Блэкмор, вдове-англичанке, нанятой Маскароном для выполнения неблагодарного и почти безнадежного, по мнению Ролло, задания превратить Габриель в настоящую леди.
Габи совсем не изящно фыркнула, и Ролло подчинился ритму гребли. Их лодка скользила по гладким водам Сены.
«Все меняется», – подумала Габриель, и в горле у нее внезапно застрял комок. До появления госпожи Блэкмор Ролло относился к ней как к равной. Но с тех пор, как Габриель заставили носить юбки и эти отвратительные корсеты и панталоны, в их отношениях появилась какая-то сдержанность. Месяц назад Ролло ворчал бы, что Габи пытается скинуть на него свою часть работы. А теперь он ее и близко не подпускает к веслам. Девушка была уверена, что если и дальше так будет продолжаться, ее мышцы ослабнут и вообще атрофируются. У нее даже кожа на руках становилась мягкой. А самое ужасное то, что когда Габриель рассматривала себя в большом псише, перед тем как облачиться в ночную сорочку, она могла поклясться, что на нее наложили заклятие. Мягкость… Она вся становилась мягкой. И не имело никакого значения, сколько часов она тренировалась с Голиафом в галерее, оттачивая искусство фехтования, или как много времени проводила в седле, или как часто и долго обнаженной купалась в Сене. Мягкость распространялась по телу Габриель, словно коварная болезнь.
Вce менялось, и девушка не могла повернуть время вспять. Маскарон, Габриель никак не могла привыкнуть называть его fiiandpere,[19]изменил ради нее все правила. Многие годы Габриель заставляли забыть, что Маскарон ее дедушка; многие годы она одевалась как мальчик – все для того, чтобы сбить преследователей со следа. В те времена Маскарон одобрял ее умение владеть рапирой и мушкетом. Он гордился отвагой внучки и ее способностью постоять за себя. Все это было в смутные времена революции, когда их гнали от одного пристанища к другому. Но началась новая эра, и вдруг все навыки, которыми Габриель не без труда овладела, только чтобы порадовать Маскарона, перестали его интересовать. Да, Маскарон позволил ей поддерживать уровень мастерства, ведь никто не знает, что завтра произойдет c Францией. Но теперь все было совсем по-другому. Короче говоря, Маскарон решил, что настало время его внучке стать настоящей леди, тогда как Габриель хотела, чтобы все оставалось по-прежнему.
«Imbecile[20]», – тихо пробормотала Габриель себе под нос. Ничего не будет по-прежнему. Она была женщиной, и ничто не могло изменить эту горькую истину. Но быть леди означает нечто другое. От кожи леди веет духами. Леди делают маленькие жеманные шаги. «Неудивительно!» – подумала Габриель. Странно, что они вообще могли двигаться, если учесть неудобства женской одежды. Но леди и не должны были двигаться, обнаружила Габриель. Они походили на разрисованных фарфоровых кукол, игрушек для мужчин. Габриель не понимала, как можно быть настолько лишенной честолюбия. У всех девиц только и мыслей, что о мужчинах. Но Габриель успела пообщаться с достаточным количеством мужчин, чтобы понять, какую малозначительную роль играют в их жизни женщины. Мужчины занимались действительно важными делами: они уходили на войну или становились контрабандистами. У мужчин были приключения. А женщины сидели дома и ведрами лили слезы.
Но Габриель старалась, действительно старалась стать такой, какой желал видеть ее Маскарон. Больше всего она хотела, чтобы он гордился ею. Но все было напрасно. Габриель провела со своим дедушкой два месяца в Париже и все время казалась себе жалкой и несчастной. Она не только чувствовала себя не в своей тарелке. Женщины, которым представляли Габриель, смотрели на нее сверху вниз, словно она была больна или уродлива. Габриель не умела вести светскую беседу, не обладала изяществом. У нее не было достижений, какими можно было бы похвастаться в приличном обществе. Леди сторонились ее. А после того неприятного инцидента во дворце Тюильри, когда Лапорт преступил грань дозволенного и Габриель уложила его на лопатки (в присутствии первого консула, ни много, ни мало) с помощью отточенного бойцовского приема, которому она научилась у Голиафа, девушка стала посмешищем. Маскарон уступил и отправил Габриель домой, в замок Шато-Ригон, но под опекой госпожи Блэкмор. В течение последнего месяца свобода Габриель была несколько ограничена, но совсем не так сильно, как после приезда Маскарона.
Мирные переговоры в Париже шли неважно. Англичане, похоже, не собирались уступать Мальту. И лорд Уайтмор подсказал Маскарону, что, если участники переговоров соберутся в более непринужденной атмосфере, возможно, удастся добиться большего. Представители сторон почти не знали друг друга. Атмосфера была наполнена недоверием и несогласием. Передышка от непрерывных споров могли принести только пользу. Маскарон, естественно, понял намек и предложил замок Шато-Ригон в качестве места для такого собрания, передавая свой дом в распоряжение английского посла. Лорд Уайтмор с готовностью принял предложение. Замок был расположен идеально: в самом живописном месте на берегу Сены и от Парижа ехать всего день. Что может быть лучше?
Габриель застонала и крепче взялась за румпель. Со дня приезда Маскарон был в своей стихии.
– Признание! – ликуя, сказал он Габриель. – И такое признание, которое осчастливит нашу семью. Респектабельность, Габи. Вот наш девиз с сегодняшнего дня.
Но Габриель не могла смириться с таким печальным поворотом событий. Респектабельность – это одно. А вот признания она остерегалась. Габриель не знала, как вести себя в обществе. И ожидать, что она в качестве хозяйки будет принимать гостей, которые были аи fait[21]с хорошими манерами и модой, принятыми в высших социальных и дипломатических кругах, казалось ей просто абсурдным.
Мало что могло заставить дрогнуть железные нервы Габриель де Бриенн. Однако мысль о роли, которую ей придется с завтрашнего дня исполнять перед гостями Маскарона, была самым суровым испытанием для нее.
«По сравнению с этим, – думала Габриель, – сегодняшнее приключение – просто детская игра». Однако девушка подозревала, что с контрабандой для нее покончено. Фортуна не была благосклонна к Габриель де Бриенн. Необходимость заставила ее принять мальчишеский облик. Нелепо было думать, что Габи сможет внезапно превратиться в хорошо воспитанную леди. Да у нее и желания не было подвергаться подобным превращениям, по крайней мере, она старалась убедить себя в этом. Ей и так распрекрасно жилось. «Наглая ложь», – немедленно возразил внутренний голос. Но Габриель безжалостно его заглушила.
