Шахрияр не мог поверить, что это происходит наяву.
– Ты добиваешься моей смерти, прекрасная…
Девушка улыбнулась в ответ – движение ее губ он скорее угадал напрягшейся от возбуждения кожей.
– Может быть… Однако не каждому повезет умереть от ласк, – проговорила она, принимаясь за его левую руку. Шахрияр изогнулся в ответ на ее изощренные ласки. Когда же через несколько нестерпимо долгих мгновений она спустилась к средоточию его желания, он застонал от невыносимого наслаждения.
– Нет, – проронила Белль, вновь проведя острым ноготком теперь уже по внутренней поверхности его бедра. – Раб все же должен быть привязанным…
– Нет! – Шахрияр почти кричал. – Молю тебя, не делай этого! И не останавливайся…
– Тогда молчи, глупый раб. Не бойся, но я остановлюсь лишь тогда, когда захочу этого сама…
Белль неуловимым движением села ему на грудь. Ее запах сводил его с ума; казалось, еще миг – и страсть его взорвется огненным фонтаном.
– Да, мой раб, я вижу, ты готов…
Стон Шахрияра стал для нее лучшим ответом. Тогда Белль, вновь привстав, уже оседлала его, вобрав в себя и застонав. А потом склонилась к лицу Шахрияра и, захватив его губы, впилась в них жгучим поцелуем. Он забыл обо всем на свете, желая лишь одного: чтобы эта, доселе неведомая ему игра длилась вечно. Ее губы скользнули вниз, к его груди.
Уже приближаясь к пику наслаждения, она вдруг привстала, но лишь для того, чтобы вновь опуститься, теперь тянуще-медленно, давая принцу насладиться каждым мигом соития. Он ощутил, что оказался в самой горячей и желанной пещере, которую только мог себе представить. Она наклонилась и позволила ему лизнуть свои перси. Белль двигалась медленно и ритмично; уже через минуту он словно впал в забытье.
Он выкрикивал ее имя; все помутилось в его сознании. Для него в этот момент не существовало ничего, кроме ее волшебного лона, которое дарило ему незабываемые ощущения. До него доносился ее протяжный стон, но он не мог оторваться от ее груди, словно жаждущий материнского молока младенец. Он извергался горячей лавой, не заботясь ни о чем, не желая упустить хотя бы мгновение этой необыкновенной ее благодарности…
Но утро все же наступило. Вернее, был уже полдень, когда принц наконец очнулся.
Все его тело ныло, но сладость этой боли лишь напомнила ему, сколь пылкой и сколь откровенной может быть подлинная женщина. Сколь не стыдится она на ложе ничего, позволяя удовлетворять и удовлетворяться, отдавать силы и наслаждаться силами другого.
«О да, эта женщина создана для меня. Она на ложе отважна и пылка, требовательна и щедра. Никогда еще я не был столь опустошен и столь наполнен… Нет, только для меня создана эта страстная красавица».
Облачаясь в церемониальные одежды, он заметил, что Белль грустна.
– Отчего столь печален твой лик, моя греза? – спросил Шахрияр.
– Оттого, мой принц, что близок миг нашего расставания…
(О, конечно, Шахрияр не смог долго таить своего имени и высокого положения. Ему показалось ночью, что это на миг расстроило его возлюбленную. Но всего лишь на миг.)
Сейчас же девушка продолжала:
– Ты поместишь меня в свой гарем, мой принц и спаситель. И забудешь обо мне, как и обо всех прочих…
– О нет, я никогда о тебе не забуду.
– Ах, это мужское «никогда»… Как оно сладостно для девушки, как любит она его повторять, наслаждаясь им, как обещанием счастья… Так можно любоваться драгоценным камнем, который играет бесчисленными оттенками цвета под солнечными лучами. И как же мало значит это слово для мужчины…
– Для настоящего мужчины, моя греза, каждое слово драгоценно. Он не будет, словно прорицатель на шумном и вонючем базаре, плести словесные кружева, дабы выманить лишний фельс у доверчивого простака.
Белль улыбнулась. «Ах, болтун, а разве сейчас ты не вяжешь кружево слов, дабы заманить мое сердце в свои коварные сети?» – словно говорила ее улыбка.
Но Шахрияр продолжал, этой улыбки не замечая:
– О нет… Если я, принц и наследник великого Льва Кордовы, сказал, что никогда тебя не забуду, то так оно и будет. Ты не станешь очередной пленницей гарема, нет. Ты станешь жить в моих покоях, украшая их и оберегая. Я же, возвращаясь, буду видеть тебя – ожившую мечту свою и самую прекрасную из драгоценностей моей души.
– Ах, мой принц… Твои слова ласкают мою душу.
– Так значит, ты согласна?
– Конечно, прекрасный Шахрияр! Разве можно отказаться от любви лучшего из мужчин?
Голова Шахрияра, и без того слегка одурманенная страстью, закружилась по-настоящему. Перед его глазами поплыли сладостные картины ласк прекрасной Белль. Нежность ее рук, блеск атласной кожи, страстный свет глаз, стоны в тот миг, когда она уже не в силах сдерживаться…
Какому мужчине не захочется лицезреть это каждый день своей жизни?! Кому не жалко будет всех своих сил ради того, чтобы прикоснуться к нежной щеке, ощутить тепло желанного тела, почувствовать, как душа соприкасается с любящей душой?
Шахрияр приник к губам Белль в долгом и страстном поцелуе. Он и впрямь ощутил, как сливается его душа с душой прекрасной девушки, как его силы перетекают в нее, соединяя и оберегая их союз.
Свиток девятый
– Итак, моя строгая наставница, о чем сегодня будем беседовать?
– Помнится, моя усердная ученица, мы некогда договорились, что будем учиться друг у друга…
– Да, – Герсими склонила светловолосую голову. – Я тоже помню такой разговор…
– А значит, наступила твоя очередь, прекраснейшая, рассказать какую-нибудь из давних историй. Или, быть может, легенд твоей родины.
Утро было удивительно свежим и прохладным. Для Герсими, разумеется. Шахразаде же оно казалось холодным настолько, что она с удовольствием закуталась в меховую накидку, выставив наружу только порозовевший носик.
Птицы, радуясь свежести, громко пели; даже стены старой Белой башни, казалось, помолодели в этот день.
Герсими молчала. Она очень хотела порадовать свою подругу какой-нибудь необыкновенной историей; на ум приходила только одна. И тогда девушка, поняв, что не следует спорить с самой Судьбой, заговорила:
– Знаешь, сестричка, я думаю, что история, которую я сейчас расскажу тебе, столь давняя, что уже превратилась в легенду. И, думаю, легенде этой дано будет пережить века и предстать перед людьми, быть может, даже через полтыщи лет не менее загадочной, чем сегодня… А быть может, и более загадочной…
– Ого! – Такое начало удивило Шахразаду. Настолько удивило, что на миг она забыла об утренней прохладе: над меховым воротником теперь было видно все ее лицо.
