— А почему мне нельзя ходить с ним в ресторан? Я ведь живу здесь в качестве няни твоих племянников, и чем я занимаюсь в свободное время, тебя не касается.
— Ты когда-то была моей женой, — угрюмо напомнил он. — Формально ты ей остаешься и поныне. Если для тебя это ничего не значит…
— Для меня? — воскликнула она в изумлении. — Не забывай, это я приехала в Англию, чтобы разыскать тебя. А ты меня оттолкнул.
— Я не отталкивал.
— Ты пытаешься спрятаться за лживыми словами! — закричала она, не в силах сдержаться. — Если бы не твои драгоценные выборы, ты бы немедленно отослал меня отсюда. А вместо этого, тебе пришлось умолять меня остаться на некоторое время. Тебе ведь не пришло в голову поинтересоваться, каково мне жить здесь. Тебя волнует только твоя карьера.
— Я не знал, что жить в моем доме — тяжелое испытание для тебя, — тихо сказал он.
— Ну и дурак!
Потеряв голову от возмущения и обиды, она бросилась к двери, чувствуя, что если останется здесь еще хотя бы секунду, то наговорит ему много такого, о чем потом будет жалеть. Но дрожащие пальцы ее не слушались, и она никак не могла открыть дверь.
Адриан подошел и резко развернул ее лицом к себе.
— Ты не можешь просто так уйти. Я не хотел тебя обижать. Я никогда не хотел причинить тебе боль. Но никто из нас не виноват в том, что все так вышло.
— Я не виню тебя за то, что случилось в прошлом. — Слезы катились у нее по щекам. — Но сейчас… ты невыносим! Я хочу поскорее уйти из твоей жизни. Я хочу начать строить свое собственное будущее.
Таня захлебнулась от рыданий… Слезы струились из ее бездонных глаз. Она беспомощно закрыла лицо руками. Этот детский, беззащитный жест растрогал его. Он прижал ее к себе и ласково стал гладить по голове:
— Ну, перестань, перестань, не плачь, Таня, слышишь?
В его голосе зазвучала нежность. Таким она часто слышала его во сне; таким голосом он шептал ей слова любви в ночи счастливой бурной страсти и клялся никогда в жизни не целовать, не прикасаться, не принадлежать ни одной другой женщине. Она знала, что должна высвободиться из его объятий. Близость к нему подобна огню, который может проникнуть к ней в душу и разжечь, тщательно подавляемый, костер страсти. Но у нее не хватало сил даже пошевелиться. Ее держал в объятиях мужчина, которого она любила. И пусть они больше не были близки, ей хотелось задержать мгновение, когда они рядом, чтобы потом лелеять его в своей памяти.
— Господи, как ужасно, что все так вышло, — сдавленным, задыхающимся голосом выговорил Адриан. — Я пытался забыть прошлое — иначе я не мог бы жить дальше, но с той минуты, как ты снова появилась в моей жизни…
Дрожа всем телом, он начал покрывать ее лицо поцелуями. Сначала его губы были жестокими, но, прикасаясь к ней, они становились все ласковей… Это была такая сладкая пытка… Таня не выдержала, и они слились в поцелуе. Ей было знакомо ощущение его близости, его запах, его голос, снова и снова шепчущий ее имя, словно в нем заключалась вся сладость мира. Годы их разлуки разом растворились, будто их никогда не было. Страстное взаимное узнавание, истосковавшихся влюбленных, разгоралось все сильнее, и в апогее страсти почувствовали, что не могут оторваться друг от друга, но их тела требовали еще более тесных соприкосновений. Он гладил руками ее спину, прильнув к ней своим тяжелым горячим телом.
— Таня… я хочу тебя!
Его слова эхом отозвались в ее, израненном любовью, сердце. Таня обвила его за шею. Ее пальцы нежно перебирали его темные шелковистые пряди волос. Она раздвинула губы, и он нежно проник языком вглубь — она не сопротивлялась. Казалось, все эти годы они занимались любовью каждую ночь — так естественно было их взаимное влечение. Он приник к ней губами, умело возбуждая ее желание. Его руки ласкали каждый изгиб ее тела. Таня сделала слабую попытку отстраниться, но такое знакомое горячее томление разлилось по всему ее телу…
С того времени, как Адриан поцеловал ее на прощание в аэропорту, она не позволяла ни одному мужчине прикасаться к себе. Ночь за ночью она лежала одна в своей одинокой постели, где спала еще ребенком, и, в мельчайших подробностях, вспоминала короткую рапсодию ее любви, зная, что, пока она не воссоединится с единственно дорогим ей человеком, она не будет принадлежать никому. Проходили годы, и она уже не могла сказать, что будет, когда они встретятся вновь, и часто боялась, что желание, столь долго дремавшее в ней, не сразу проснется.
Но оно не заставило себя ждать. Как только Таня почувствовала прижавшееся к ней тело Адриана, она воспылала к мужу ответной страстью. Она всегда чувствовала, что без него подобна часам без стрелок, водопаду без воды, морю без берегов. Но… но ведь Адриан больше не ее берег. Теперь в его объятиях она не ощущала себя, как в надежной спокойной гавани. Он принадлежит другой женщине, и, принимая его ласки, она посягает на собственность своей соперницы. Горячая злоба вдруг прорвалась наружу и вытеснила желание, мгновенно разъев тонкий покров любви. И это дало ей силы оттолкнуть Адриана.
— Как ты смеешь? — закричала она. — Я не кукла, с которой ты можешь забавляться, когда заблагорассудится! Я женщина, Адриан, и мне нужна любовь, а не твоя похоть. Если тебе так не хватает ласки, обратись к Диане!
— Таня, я…
Заткнув уши, она кинулась вон из комнаты. Только взбежав по лестнице наверх, Таня остановилась и обернулась. Но если она ожидала, что Адриан бросится вдогонку, она просчиталась. В холле было темно, дверь в библиотеку — закрыта. Он услышал ее слова и принял их к сведению. Хорошо еще, не слышал, что кричит ее сердце, — если бы это стало известно, они сейчас были бы вместе. Но так нельзя. Нельзя делать вид, что все стало как прежде — это значило жить иллюзорными надеждами.
Глава 5
Долго еще Адриан стоял не двигаясь, опустошенный, не в силах ни о чем думать. Постепенно эмоции вернулись к нему; но это было уже не то порывистое желание, которое заставило его потерять голову, а глубокий, мучительный стыд, ощущение, что он сделал что-то гадкое и постыдное.
Неудивительно, что Таня так разозлилась. Но ее вспышка не шла ни в какое сравнение с той яростной злобой, что он сейчас испытывал к себе. Секунду Адриан колебался, бежать ли за ней, чтобы попытаться извиниться и загладить вину. Потом решил, что не стоит. Оба они взвинчены, и он рисковал вновь воспламенить ту страсть, которая так опасно и непредсказуемо вспыхнула между ними.
Адриан обошел стол и сел в кресло. Впервые за многие годы, он чувствовал себя выбитым из колеи. Это было незнакомое и малоприятное чувство. Но если подумать, ему не нравилась та ситуация, в которой он оказался в последнее время; не нравилось ему многое и в себе самом. И это было главное. Именно своим поведением он, в первую очередь, был недоволен и раздосадован.
Когда Адриан просил Таню остаться — на время, — ему казалось, что в просьбе нет ничего предосудительного. Но сейчас, увидев ситуацию ее глазами, Адриан понял, что просить женщину, любящую его беззаветно, женщину, которая проехала пол — Европы, чтобы найти его, просить ее остаться в его доме, не скрывая, что он собирается жениться на другой, — верх жестокости.
