Так камень-вода стал олицетворять беременность и могущество женщины.
Книга вторая
Ближний Восток
Тридцать пять тысяч лет назад
Они никогда прежде не видели туман.
Перепуганные женщины, находившиеся в такой дали от дома, безнадежно потерявшиеся, решили, что эта белая мгла — злой дух, прокравшийся на своих невидимых ногах в лес, чтобы отрезать беглецов от мира, забрав их в свое безмолвное царство. К полудню мгла рассеивалась настолько, что женщины едва могли различать то, что их окружает, а когда в небе загорались звезды, она тихонько возвращалась и вновь обволакивала их, оставаясь с ними один на один.
Однако туман был не самым страшным в этой неизведанной земле, по которой вот уже несколько недель бродило племя Лалиари. Здесь повсюду таились привидения — невидимые, безымянные и пугающие. Поэтому люди держались вместе, пробираясь сквозь этот враждебный мир, дрожа от холода в окутывающей их мгле, так как на них ничего не было, кроме сплетенных из травы юбок — одежды, подходящей для теплой речной долины, в которой они когда-то обитали, но совершенно неуместной в этих новых землях, куда их вынудили бежать.
— Мы умерли? — шептала Кика, прижимая к груди своего спящего младенца. — Мы погибли в сердитом море вместе с нашими мужчинами и стали духами? — Ее смущало то, что они ничего не видят в густом тумане, голоса звучат как-то зловеще, а звук шагов их босых ног почти не слышен — как будто они блуждали в царстве мертвых. Кика подумала, что они, наверное, походили на привидения, — осторожно пробирающиеся сквозь густую белую мглу женщины с обнаженной грудью, с длинными, до пояса, волосами, увешанные ракушками и костяными украшениями, с покрытыми звериными шкурами плечами, сжимающие в руках каменные дротики. «Но их лица не похожи на лица привидений», — думала Кика. Эти широко раскрытые от страха и растерянности глаза — конечно же, глаза людей.
— Мы умерли? — повторяла она шепотом.
Но ее двоюродная сестра Лалиари не отвечала Кике: горе переполнило ее настолько, что она не могла говорить. Потому что страшнее тумана и холодных невидимых привидений было то, что они потеряли своих мужчин.
Темноволосая голова Дорона, исчезающая в яростных волнах.
Она попыталась вспомнить своего любимого Дорона таким, каким он был до случившейся трагедии, — молодым, безбородым, стройным храбрым охотником, который любил мирно сидеть у ночного костра и резать слоновую кость. Дорон был веселым, любил рассказывать всякие истории и терпеливо относился к детям, что было довольно большой редкостью. В отличие от других мужчин клана, не выносивших детей, Дорон не возражал, когда они забирались к нему на колени, ему это даже нравилось и вызывало у него смех (правда, он краснел от смущения, если его заставали за этим занятием). Однако чаще всего Лалиари вспоминала, как по ночам Дорон сжимал ее в объятьях, а потом засыпал, обнимая ее, и она чувствовала на своей шее его тихое дыхание.
Лалиари подавила подступившее к горлу рыдание. Она не должна о нем думать. Нельзя думать о мертвецах — это может принести несчастье.
На них напали совершенно неожиданно. Лалиари и ее народ жили своей обычной жизнью в речной долине, в которой до них обитали многие поколения их предков, когда с запада по поросшим травами равнинам к ним внезапно вторглись сотни и тысячи чужеземцев, земля которых, расположенная в глубине материка, высыхала и превращалась в пустыню. Они рассказывали о своей участи, жадно озирая зеленые просторы по ту сторону реки клана Лалиари, где паслись стада, в изобилии водилась рыба и птица. Столько еды! Но они хотели, чтобы все это досталось только им. Война за землю была долгой и кровавой, и чужаки, силой и численностью превосходившие клан Лалиари, отбросили их на север, вынудив бежать вместе со всеми пожитками — массивными слоновьими костями, служившими каркасом для переносных палаток, и шкурами, которые натягивали на кости, чтобы получались палатки. Когда клан дошел до дельты реки, где она начинала разветвляться, они встретили там других людей, очень похожих на единоплеменников Лалиари, но не пожелавших делиться богатствами своей земли. Последовала очередная кровавая битва за территорию и еду, в результате которой людей Лалиари опять оттеснили, на этот раз — на восток. Они вышли на обширное пространство, покрытое топями и тростником, и стали пробираться сквозь него. Женщины пошли в другую сторону и обернулись как раз в тот момент, когда по водной глади стремительно прокатился прилив и непонятно как возникшая чудовищная стена воды поглотила ничего не подозревавших мужчин, прошедших уже половину пути.
Потрясенные женщины, стоявшие на возвышенности, видели, как их охотники мгновенно исчезли в волнах. Затем прилив так же неожиданно отступил, и женщины, которые не знали, что эти заболоченные пространства подвержены необычным приливам, из-за чего здесь время от времени происходили наводнения, решили, что они стоят на берегу нового моря.
Изумленные и потрясенные, они повернули на север и пошли вдоль восточного берега нового моря, пока не оказались у еще большего водоема, который в самом широком месте был шире их родной реки и шире этого нового моря, поглотившего болота с тростником и тела их мужчин. Он простирался до самого горизонта, и женщины не разглядели по ту сторону ни земли, ни деревьев. К тому же они впервые увидели буруны и закричали от страха, когда вода стала набегать на них огромными волнами, разбиваясь о берег и откатывая, чтобы набежать вновь, подобно нападающему зверю. И хотя женщины в изобилии находили в здешних лагунах пищу — блюдечки, боровинки и моллюсков — они все же покинули это место и направились вглубь материка, подальше от моря, которое потом назовут Средиземным, сквозь враждебные первобытные просторы, пока не вышли в туманную речную долину, так мало похожую на ту, из которой они пришли.
И здесь, отрезанные от земли своих предков, потерявшие своих мужчин и все, что было им знакомо и привычно, они скитались в поисках новой родины — группа из девятнадцати женщин, двух стариков и двадцати двух детей и младенцев.
Со страхом пережив еще одну безлунную ночь, женщины брели сквозь очередной туманный рассвет, не теряя надежды встретить духа, покровительствующего их клану, — газель. С тех пор как они покинули свою речную долину, они не встретили ни одной газели. А что если в этой земле газели не живут? И клан вымрет, лишенный своего покровителя? Лалиари, устало шагавшую вместе со своими родственниками по незнакомой долине, преследовала мысль еще более страшная: здесь есть кое-что и похуже, чем утрата покровителя клана. Кое-что похуже, чем гибель их мужчин, — в этом странном, окутанном мглой мире нет луны. Они не видели луну уже несколько недель.
Эти страхи терзали не только Лалиари. Все женщины горевали о своих мужчинах, но потеря луны наполняла их еще большей скорбью. Вот уже много дней они не видели луны и боялись, что она исчезла навсегда. Если не будет луны — то не будет детей, а если не будет детей — клан окончательно вымрет. Они уже наблюдали первые признаки вымирания: за несколько недель их странствий не забеременела ни одна женщина.
