Тебя любят, только когда ты подносишь кастрюлю, и уважают за то, что сумела выбить шесть соток земли под огород! Ты обычно сидишь и помалкиваешь в тряпочку. А если открываешь свой рот, то только с воплем: «Где деньги?!» Ужасная, ты прешь на фронт, позоря себя и сына. На тебя тошно смотреть, когда обеими своими короткими руками ты пытаешься заграбастать его за плечи из армии. Тошно потому, что сын тебе нужен, только чтобы зарабатывать на твой новый холодильник! Когда он оказывается дома, ты орешь на него благим матом: «Витька, сволочь! Иди работать! И в кого ты такой уродился?!» В тебя, отмороженная! В тебя, посвятившую всю свою жизнь карликовой суете. Носки ты штопаешь! Ты бы лучше научилась разговаривать, говорить, себя выражать! А ты только орешь на весь мир о своей несчастной судьбе, никогда не подумав наедине сама с собой, отчего так. Ты хочешь винить окружающий мир, никогда не взглянув на себя самое! Тебе наверняка непонятно, о чем речь! Ведь ты честно жила и все делала честно! В этой твоей тупой честности и заключен порок! Ты ничего не видишь дальше своего угреватого или же запудренного носа! И читая эти строчки, ты, конечно же, думаешь, что это не о тебе, самодовольно ухмыляясь: «Да мужики боятся нас, баб!» Идиотка, вот твое достижение! Добиться, чтобы неотъемлемая твоя половина тебя боялась! Ты либо конь с яйцами, либо немощь с вечной жалобой о порванных колготках!
Если ты чего-то не понимаешь, ты не скажешь об этом. Райх тебя в этом и винит: «Никогда я не слышал от тебя жалобы — вы хотите, чтобы я был хозяином себя самого, да еще и мира, но вы так и не научили меня хозяйничать над самим собой, так и не указали на мои ошибки, чтобы мне было понятно, моими словами». Мы тебе говорим! Прекрати вопить о своих правах! Ты ведешь себя как восточная женщина, отчего же ты удивляешься, что твое место на кухне?! Прекрати вопить: «Верните мужа!» Научись разговаривать с мужем до того, как он удрал от твоего занудства. Какое совместное занятие ты можешь предложить ему, кроме стирки белья, перед тем как орать, что он только футболом увлечен? Тобой-то он увлечен? Ты-то в нем азарт вызываешь?! Тебе нельзя отказать в любопытстве ты, конечно же, обзавелась сотнями американских брошюр-пособий в помощь достижения оргазма, превращая секс в физкультуру, от которой твой мужик потерял последнюю надежду на то, что у него «встанет».
Что ты плачешь, что твой сын-подлец совсем о тебе не заботится?! Что ты сделала, чтобы он хотел вернуться в твой дом, полный внимания, которое заключается не в стирке его вонючих носков, а в умении поговорить с человеком. В умении создать атмосферу для откровенности. Твой сын в детстве никогда не видел тебя беседующей с мужем, его отцом. Не видел он вас заботливыми друг к другу, в обнимочку. Чего же ты от него хочешь, раз не научила ты его этой заботе?! Он тебя помнит из детства — орущей, очумевшей и вечно бегущей куда-то!
А вы, семьи из бабушки, мамы, тетушек и племянниц, — каких дочерей вы воспитываете? Мужененавистниц! Все их детство вопя о «мерзком мужике», о том, что «мужик ни на что не способен» и «без мужика лучше — не стирать его вонючее белье, козла этого!» Что за стервы вырастут из ваших доченек! Ой как их пи…дить будут эти «мужики-козлы», и правильно сделают!
Отмороженные! Двадцать первый век на носу, вашу мать! Да, именно мать имеет формирующее влияние на ребенка. Что же вы можете сформировать, если у самих вас все искажено — и любовь, и секс, и добро, и зло, и радости, и горести! Если вместо стремления к гармонии инь и ян, мужского и женского, вы только стремитесь заграбастать все в свои ненасытные руки и доить, доить, доить! А давать? Ой, что я! Давая, вы делаете из этого просто героический поступок, самопожертвование, которым неустанно и попрекаете, напоминая, повторяя, что «я тебе дала!» Отомороженные, сами-то вы от «давания» в любом смысле этого действия удовольствия не получаете?! Так размораживайтесь же! Ей-богу! С 8 Марта!
Марго Фюрер*, 1995 г.
В БАНЕ
Дни профессиональных встреч женщин-писательниц
(сатирическое воспоминание)
В «Литературке» критика на сборник женской прозы… В парижском магазине «Глоб» антология жен-ской поэзии… Молодая женская проза… А старая?.. Встречи женщин-писательниц… В мозгу у меня срабатывает какой-то механизм и выдает картинку — моя любимая баня на рю де Розье в Париже, по средам и пятницам… в женские дни…
В бане этой всегда удивляли меня толстые тетки. Они обычно сидели не в парилках, не в душах, а наверху, в буфете, и играли… в карты! Обернутые в халаты, выдаваемые баней, они гоняли чаи, тянули пиво и трескали рюмочки кальвадоса. Хорошо закусывая. Внизу же, уже голые, размещались женщины более приемлемых размеров.
Там была такая комнатка-зальчик, между двумя парилками, где можно было рассесться в кружок и… дремать, отдыхая, либо общаться. Голыми. Либо сидеть на скамеечке вдоль стены и… наблюдать. Что я и делала.
Там было столько жоп, ляжек, грудей, подмышек, лобков, волос, обритых частей, волосатейших, толстых, жирных, розовых и серых, складчатых и костлявых, животов, животов, животов… Плоских, округлых, вдавленных и выпирающих полушарий… Те, кто был «ничего», обычно друг друга осматривали оценивающе. А те, кто «совсем никуда», лежали, развалившись на шезлонгах, и почесывали себе всякие… И самыми горластыми и ногастыми были, конечно, американки.
Ну… ладно, там, кто как мылился-терся… интересней было потом видеть этих же самых женщин одетыми. Получалось как в кино — молниеносная смена кадров на экране мозга: одета-гола, одета-гола, одета-гола. И не просто одета, а со знанием о какой-то ее особенной тайне…
И вот меня пригласили на эти самые дни профессиональных женщин-банщиц… тьфу! писательниц! Но не в качестве последней — т.к. вышла у меня к тому времени всего одна книжечка, — а как переводчицу. В помощь профессиональным бан… ну, ясно.
В одном из залов Франко-Советского, а ныне Пушкинского, центра за круглым столом и расположились. Писательницы вплотную к столу, а переводчицы чуть позади. Но переводить особенно было нечего. Русские женщины все равно говорили о своем! Между собой. И только время от времени просили резюмировать: «Чего она сказала?.. А-а-а… Ну, ладно…», продолжая свою беседу о том, как чего-то надо… помыть! одеть и… можно класть трахать. Эта «кто-то» и ее мать, о ком беседовали, были ужасные грязнули… Американки тем временем, как всегда лидирующие, восхваляли героиню нового романа знаменитой Алисон Лури. Возраст самой писательницы был не ясен, но всю почти жизнь она посвятила борьбе за права женщин, за их освобождение из-под гнета… и пиком этой борьбы стал как раз последний ее роман, где она выводит на авансцену женщину за сорок пять. К всеобщему удовольствию присутствующих. «Надоели уже эти длинноногие гадкие утята!.. Реальности… Живых людей… Взрослая женщина… Хватит этих красоток-акселераток!» — наперебой вскрикивали довольные писательницы. Я немного спряталась за спину той, для которой переводила, — Победа Столярова была обладательницей как раз такой спины, как и женщины, что в бане сидели в буфете… Мне еще не исполнилось к тому времени тридцати. И героиня моего романа была девчонкой 14-15 лет, так что присоединиться к восторгам дам средних лет я не могла. Алисон Лури криво улыбалась. Но не от того, что стыдилась похвал, а просто у нее была такая улыбка, заработанная, видимо, длительной борьбой.
