— Почему же вы с ними?
— Они мне платят. При выезде за город я получаю боевые, так сказать. В автомобиле воняет луком, их инструменты тычут мне в спину. Каждое утро они замеряют температуру в моем заду. За такие дела я получаю дополнительный фунт стерлинга в неделю. Пока они носятся со своей точностью.
— А что насчет вашего пения?
— Ах, это. Конечно, опера, которую они поставили, оказалась самым полным фиаско за всю историю исполнительского искусства. Франц за кулисами создавал из дыма низкий туман, чтобы страус шел, выставив над ним голову. Он сказал, что достоверность такой сцены будет просто незабываема. Ну, если учесть, что эта птица ростом почти два с половиной метра, а весом сто пятьдесят килограмм, то, когда она сошла со сцены и стала носится по залу, то достоверность действительно стала полнейшей. Их троих потом затягали по судам из-за двух поломанных ног и стольких сотрясений мозга, что и перечислять неохота, театр напоминал поле битвы. Это был конец моей собственной оперной карьеры. И их тоже, уверяю вас.
— Мне кажется, что они ведут себя как-то неосмотрительно.
— Неосмотрительно — не то слово. Они просто опасны.
— О, Боже!
— Вино — великолепно. Не возражаете, если я возьму еще немного сыра?
— О, пожалуйста.
— Вам, как, здесь удобно?
— Видите ли, я как бы еще обживаюсь. Я не ждал гостей.
— И их вы называете гостями? Выкиньте это понятие из головы. Постояльцы — вот им название. Разве они не организовали лабораторию в одной из ваших комнат и не пытаются в другой прорыть дыру в полу, чтобы устроить серпентарий в комнате под ней?
— Свят, свят.
— Но, вот, что я вам скажу. Это единственные три самых честных человека, которых я когда-либо видела в этой стране. Меня не раз обдирали до последнего пенни. А они держат свое слово до последней буквы. На Рождество они раздают дюжинами утки бедным и дают образование беспризорникам, посылая их в лучшие колледжи. По доброте своей они не отказывают никому. Я своими глазами видела, как Эрконвальд шел вдоль Грин-парка, окруженный кучей оборванцев, выпрашивающих мелочь, и опустошил все свои карманы. Перепало и старухам, подыхающим за пивоваренным заводом, которые благодарили его за последние счастливые минуты на этой земле. В то время, как их родные семьи старались вогнать их в могилы, Эрконвальд, Путлог и Франц льют бальзам на голову бедного создания, кормят ее мармеладом и лимоном со взбитыми сливками. А в это время эти звери пьют за дверьми, торопясь отметить похороны бедной старушки. Можно я присяду?
— Конечно, прошу вас.
— Вы могли бы начать тут неплохой бизнес.
Роза подливает в свой бокал вина. Держа сыр за корочку, она откусывает острыми зубками последние кусочки, сверкая в полумраке глазами. Темные ищущие яблоки глаз. Задерживает свой взгляд на мне. Начинается игра, кто кого переглядит. Выигрывает через девять секунд. И, откинув голову назад, встряхивает волосами. Ее размеры, все больше моих, проносятся, как письмена, в моей голове.
— Можно вас спросить, вы нормальный?
— Извините?
— Вы слышали. Вы нормальный?
— Не думаю.
— Я жду.
— О.
— Вы знаете, о чем я спрашиваю. Вы разве не слышали такого выражения, дайте мужчине в постель женщину.
— Вряд ли.
— Так вы хотите, чтобы я легла к вам в постель или нет?
— Конечно. Прошу вас, ложитесь.
— Я сниму это старое ярмо с себя.
— Ого.
— Ха, ха. Гррр. Ну, как?
— О, Боже.
— Я тоже мерзну. Все больше. Льняные простыни и наволочки с вышивкой. А вы плутократ. Там внизу темницы. С цепями и кандалами на стенах. Везде снуют крысы. Вы и ваши предшественники должно быть хорошо проводили время, бросая в застенки бедных аборигенов, избивали и морили их голодом, прибирая своими кровавыми рукам землю, все, что могли. И что только я делаю в одной постели с таким как вы.
— Я ничего с местными не делал. Я приехал сюда недавно.
— Ну, это же по вас видно. Все признаки жестокого лендлорда. Это же на вас написано. Когда сюда ворвутся повстанцы. То с такими как вы, будьте уверены, они быстро расправятся.
— Повстанцы?
— Конечно. Повстанческая армия. Уберите свой локоть с моей груди. Вы что не видите, что это?
— Даже, не знаю. Здесь явно какое-то недоразумение.
— У вас еще вино есть?
— Графин вон там.
— Я тогда налью себе.
Клементин поправил на себе голубой ночной колпак. Он предохраняет корни волос от неблагоприятного воздействия ночного воздуха. Черный пучок которых яро прет из подмышки Розы. В случае драки с ней у меня шансов нет. Она спокойно оторвала самого крупного экс-зека от пола, когда тот попытался задушить ее захватом сзади. А у меня от эрекции аж ломит, если она решит его оторвать, то всем удовольствиям конец. До того, как сюда придут повстанцы. И не сделают это.
— Роза, вы не нальете мне бокал вина?
— Берите мой, не стесняйтесь, а я налью себе другой. Скажите, пожалуйста, а что там у вас висит на стене?
— Блоки для того, чтобы поднимать и опускать дверь.
— Повстанцы быстро с этим справятся.
— Вы случайно не знаете, когда они придут?
— Если и знаю, то с какой стати я вам скажу. С командиром я знакома лично.
— Как вы думаете, он не сделаете для меня исключения?
— Откуда я знаю. Но один человек в таком огромном месте. Когда целым семьям приходится жить в одной комнате.
— В данный момент здесь шестнадцать человек. Не считая собаки, свиньи и коллекции змей.
— О, мне эти мамбы нравятся.
— Они же ядовитые.
— У меня от них прививка. Посмотрите на мою руку. Шрамы. А скоро их станет еще больше, их выращивают, чтобы выпустить в поле. И вы будете свободны от крыс.
— И сойду с ума от этих мамб.
— А вы юморной. Так экипироваться для сна. Что касается меня, я люблю наготу. Эрконвальд фотографировал меня и спереди и сзади. Он воображает себя фотографом. До моего участия в конкурсе певиц, он преследовал меня по всему городу. Если я пила кофе, он сидел за соседним столиком и что-то писал. Наконец в холле одной гостиницы он появился из-за колонны и представился. Я рассмеялась ему в лицо. Он мне говорит, ах, мадам, позвольте мне представиться из-за этого архитектурного украшения. И чуть ли не прыгает на меня. С деликатностью козла скачет по боковым ступенькам с подсветкой. И опускается на одно колено. Протягивает мне кольцо в центре небольшого подноса. Вокруг все смотрят. Я чуть не шлепнулась в обморок от смущения. Смотрю, как дура, на выгравированное предложение замужества. А он, не говоря больше ни слова, встает, кланяется и удаляется в угол, чтобы что-то записать в свой блокнотик.
