— Извините, Эрконвальд, я не хотел вас расстраивать.
— Я надеялся, уважаемый, что наше присутствие доставит вам радость.
— При наличии опасных рептилий, бывших заключенных и вашего друга, который перекопал весь передний холл. И что это за радость?
— Ваше укор ранит глубоко, сэр. Мы больше вас не побеспокоим, я вам обещаю. Ваш самый смиренный и покорнейший из слуг удаляется.
— Эй, подождите минутку.
— Сэр?
— Я никого не хочу огорчать.
— Я просто плачу. От печали. Но не в муках.
— От чего же?
— Не в последнюю очередь от всех этих новостей, которые вы можете посчитать хорошими. Если они придут.
— Что вы имеете ввиду?
— Прошу, поверьте мне.
— Господи, что значит поверьте. Тут не знаешь, что будешь есть в следующий раз.
— Вот это мы и будем решать.
— Змеиный яд, ну и ну.
— Прошу, дайте мне возможность доказать, что наши текущие труды принесут плоды. Я их уже предчувствую.
Как монумент стоит он терпеливо. Его спокойный голос отдает эхом, а на рассудительное лицо медленно нисходит печаль. Каждые несколько минут он содрогается от дрожи. Чувствую, как мои ноги охватывает ледяной холод. Прикажи этой банде убираться и они начнут глумиться. Или раскапывать фундамент. Даже в этот момент они уже могут заниматься тщательным отбором серебряной посуду и планировать, как бы выкинуть меня из окна.
— Могу ли я с этим идти спать?
— О, конечно, любезный.
— Спокойной ночи.
— Спите спокойно, уважаемый.
— Спасибо.
На моем ночном столике кусок красного сыра, графинчик с портвейном и стопка книг из библиотеки. Все выглядит тепло, но при свете камина чувствую холод. Каменные бутыли с горячей водой оставляют мокрые пятна на кровати. Только то, что часовня находится в их крыле, останавливает меня от того, чтобы пойти и помолиться. Эрконвальд сказал, что Путлог настроил орган и повыкидывал крысиные гнезда из труб. Как только я пожелаю, он даст концерт. Приехать в такую глушь и за ночь превратить ее в полный курбетов, но культурный дом отдыха.
За окном воет ветер, в стену глухо бьется море. Тут во сне можно и уйти. Со стен в глубины. Персиваль говорил, что в горах есть бездонное озеро с черной ледяной водой. Полное странной тонкой рыбы, некоторая настолько острая, что может проплыть сквозь камень. Но в конце туннеля, выходящего в море из утеса на глубине шести изобатов, живет огромный угорь. Прячется в пещере. Персиваль сказывал, о, сэр, не хотел я беспокоить вас разговорами о старом угре. Но в течение многих лет на выходе из туннеля сбрасывали страшные вещи, типа голов и бедер, а еще говорят, что Клементин Три Железы скидывал оттуда за ненадобностью воющих от страха женщин. Теперь оттуда в море сбрасывает забитых овец Тим, если они не нужны мисс Овари для обеда. Эта тварь там внизу пожирает кишки и внутренности пачками. А еще, думали, что именно так и закончили свою жизнь отец и матушка старого Клементина, а также Пэдди, мясник, который пьяным свалился с утеса и с тех пор никто его не видел кроме, как при ярком солнечном свете там на дне сверкает его набедренный пояс. Также ходят слухи, что огромный угорь вел себя довольно спокойно, пока поедал того или иного парня, и что эта огромная тварь не была такой злобной, пока не сожрала одного протестанта, что выращивал розы, тот отправился наловить для себя рыбки с небольшой лодки, ну этот угорь и утащил его в свою обитель. С тех пор угорь стал таким злобным и дурным, что теперь абсолютно ясно, какие сладкие на вкус католики и отвратительные протестанты.
Тихо зарычал Элмер. Во время шумной драки внизу он тихо лежал у камина. И уничтожал баранину, пока Оскар, схватившись за один конец, не вырвал ее из его огромных челюстей. Это значит, что на ночь он не станет глотать мои шлепанцы вместе с парой носков на закуску. Он довольный смотрит на меня, дрожащего от холода в постели. В этой комнате даже половицы не скрипят. Любой в хороших теннисках может незаметно подкрасться и схватить меня за горло. А Элмер и ухом не поведет, если от них не будет пахнуть бараниной. Стук в дверь. В мою.
— Входите.
— Не хотела беспокоить вас. Но не могли бы вы поделиться зубной щеткой. Я тут утром ходила и увидела вашу коллекцию.
— Конечно. Но они все пользованные.
— О, пустяки. Можно войти и взять одну?
— Пожалуйста.
Роза в шелковом кимоно. Вся в зеленых драконах на голубом фоне, изрыгающими оранжевые языки пламени. Слышен стук ее высоких каблучков. У меня забилось сердце. А она открывает футляр с зубными щетками. И начинает, выбирая, перебирать.
— Берите любую.
— Из моей вся щетина выпала.
— Сожалею.
— Вы считаете, что сегодня вечером я вела себя не подобающим образом? Я, конечно, не леди, но и эта, такая богатенькая и культурная, только и знает, что дергать своего муженька, как марионетку за веревочку.
— Я вас вполне понимаю.
— Ну, я, конечно, не хотела выглядеть, как будто я уж совсем не могу вести себя в обществе как леди.
— О, я все понимаю.
— А, как так получилось, что вы живете в этом замке совсем один, со слугами на готове и без всяких забот? Ничего, что я задаю такой вопрос?
— Мне его отдала моя двоюродная бабушка.
— Вы меня разыгрываете? Отдала его вам?
— И Элмера в придачу.
— Вот бы мне такую бабушку. Подарила бы мне приличную квартиру. Я живу в подвале. Он сейчас залит водой. Неделю назад эти трое заявились ко мне и Франц начал копать в углу, заявив, что согласно его карте там есть минеральная жила. А, оказалось, родник. Вот что там было. Струя ударила прямо мне в лицо. Оставили меня по колено в воде, а хозяин, когда увидел, пришел в ужас.
— Как жаль.
— Круглыми сутками в сапогах.
— Ужас.
— Он уложил камни, чтобы я по ним прыгала. Но хорошо, что он сначала попробовал это сделать сам, ну и шлепнулся мордой вниз. Можно мне бокал вон того вина и кусочек сыра?
— О, конечно, угощайтесь.
— Жизнь хороша, когда читаешь книжку, а рядом на ночном столике вино и сыр. Грррр. Грррр. Я сейчас зарычу.
— Вот, возьмите нож.
— Я люблю кусать. Как хорошо, хоть на мгновение скрыться от их глаз. Они чуть меня не прикончили, пока мотались по округе. Решили убрать у меня миндалины. Оперировали на заднем сиденье машины, пока этот маньяк Франц сидел за рулем. Не могла есть целых три дня. А они только и знали, что давили кур, да коров на поворотах. А потом и случайного джентльмена, выбили из под него запряженную осликом тележку со стожком сена, бедному старику это явно стоило целых десять лет его жизни, так как он пробил солнцезащитную крышу авто и шлепнулся, наделав в штаны, прямо мне на колени. Франц стал колотить бедное животное кнутом, чтобы то убралось с пути. И как всем остальным, они дали ему ослиный дистиллят. Мы доставили старика домой. Ему семьдесят четыре, так он гонял свою восьмидесяти четырехлетнюю жену по всему дому, пока Эрконвальд пытался заснять все это на камеру. Дистиллят, конечно, фигня, старик просто чокнулся.
