Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
— Я не… я не…
Ничего более не могла выговорить Аглая, а Константин посмотрел искоса и сказал:
— Вы — «не»? Разве не вы пропагандируете на всех углах свободу любви? Вы же во всех своих статьях, которые активно печатает даже «Правда», утверждаете: семья при социализме будет не нужна, она — давно отмерший пережиток, закабалявший женщину и мешавший ее гармоничному развитию!
— Да-да! — подхватил полетаевский адепт из Дубенок. — Я сам читал: «В свободном обществе, которое вскоре воцарится в России, удовлетворить половую потребность будет так же просто, как выпить стакан воды!» Это вы писали. И мы твердо и неотступно идем всей нашей ячейкой намеченным вами курсом.
— Верной дорогой идете, товарищи! — с непроницаемым выражением подвел итог Константин. — А сейчас завершаем диспут, нам ехать пора. Товарищ Полетаева спешит. Убирайте телеги, не то я сейчас вам такое вымеривание через тарелку устрою, что мерить нечего будет!
Водитель выразительно хрюкнул, а сознательный полетаевец отчаянно замахал своим солдатикам:
— Пропустить машину! Честь и слава комиссару свободных половых отношений товарищу Полетаевой!
За треском мотора не слышно было, как отозвался на его призыв Константин, однако как-то все же отозвался, ибо губы его шевелились довольно долго.
Аглая сидела ни жива ни мертва. Сказать, что сгорала со стыда, значило просто ничего не сказать! Хотя, наверное, глупо было чувствовать себя оскорбленной, ведь все говоренное адресовалось комиссарше, а не ей. Последняя мысль несколько успокоила, хотя все равно — стыдо-о-о-обища…
Но это, строго говоря, мелочи жизни. Главное — другое. Ни мальчик из Дубенок, ни Константин, ни водитель не знают настоящую Полетаеву. А как насчет Хмельницкого, к которому ее, собственно, везут? А что, если он лично знаком с пресловутой Ларисой? Нет, нужно немедленно прекратить мало того что оскорбительный, так еще и опасный «фарс с переодеваниями и метаморфозами», как писали в старинных театральных афишках!
Автомобиль между тем свернул с ужасной, колдобистой дороги и заковылял — другого слова не подобрать! — между садами, огородами, пустырями и рощицами, среди которых изредка мелькали крыши уединенно стоявших домиков.
— Послушайте! — испуганно проговорила Аглая. — Я хочу вам сказать, что я…
— Заткнитесь, товарищ комиссарша! — рявкнул в ответ Константин. — Мне даже голос ваш слушать тошно, так что лучше не злите меня! Понятно?
И… и вслед за этим он выхватил из кобуры револьвер и направил его на Аглаю.
Она испуганно откинулась на сиденье и болезненно ойкнула — кобура «маузера», пристегнутого к ее поясу, немилосердно уперлась в спину.
Да ведь у нее тоже есть оружие! Как она могла забыть? Причем ее «маузер» выглядит куда как значительней револьверчика Константина. Нужно достать его из кобуры и потребовать остановиться. Мало того — заставить отвезти ее в город. Мол, иначе она будет стрелять. Надо полагать, ее поведение не слишком удивит «самокатчика» и водителя в «консервах»: они ведь убеждены, что везут подлинную Полетаеву, а от этой дамы, конечно, всего можно ждать. Даже выхватывания оружия и стрельбы в упор.
Похоже, Константин именно так и думал, поэтому вдруг толкнул Аглаю, отчего она нелепо повернулась на бок, и резко сдернул с ремня кобуру. А потом грубо, как куклу, посадил девушку в прежнюю позу. Сидеть стало удобней, спору нет. А на душе — страшней.
И в ту самую минуту, свернув за какой-то старый сад, авто остановилось.
— Выходите! — приказал Константин. — Ах да… — вспомнил он об отсутствии дверцы и повернулся к шоффэру: — Федя, прими товарища комиссара!
— Это мы в два счета! — посулил Федя и небрежно, грубо выволок Аглаю из машины.
— Вы что… — крикнула было она, потирая ушибленную коленку, однако слова «себе позволяете» пришлось проглотить, потому что пудовый кулак оказался у ее губ, и Федя рыкнул:
— Молчи, сука! Щас ты у меня своими зубами подавишься!
— Угомонись, Федор, — остановил его Константин. — Сначала пусть комиссарша скажет Гектору то, что он хочет знать. А потом делай с ее зубами и с ней все, что захочешь.
— Да нужна она мне, кляча старая! — оскорбительно хохотнул Федя.
Аглая так и обмерла от оскорбления.
Конечно, ей уже за двадцать, многовато для незамужней девушки, но еще не старость. Неужели по ней так виден возраст?
В этот момент ее сильно толкнули в бок.
— Н-но, мертвая! — прикрикнул Федя, видимо, мигом почуявший, чем сильнее всего оскорбил Аглаю, и продолжавший резвиться: — Шевели копытами!
Матрос почти втащил ее на высокое крыльцо, но руки распускать перестал, только командовал: «Сюда поверни!», или «Прямо иди!», или «По лесенке!», и Аглая, наконец-то сморгнув злые слезы, смогла обратить внимание на дом, в котором оказалась.
В нем было множество комнат и комнатушек, лестниц и лесенок, коридоров и коридорчиков. Очень чисто и тихо, сквозь окошки с разноцветными стеклами проникал разноцветный свет: там синий, там зеленый, там нежно-розовый или медово-желтый. Аглая вспомнила осколки витражей в подъезде доктора Лазарева. Наверное, там тоже было когда-то очень красиво, до того, как пережитки старого мира разнес вдребезги революционный пролетарский приклад, булыжник или просто кулак. Как хорошо, что здесь еще живы чудесные, завораживающие пережитки! Кто был человек, построивший дом, словно терем сказочный? Сколько в нем красоты и тайны! Модерн здесь чередовался с приметами русского мещанского уюта: венские стулья, кружевные занавески на окнах, белизна которых подчеркивалась многочисленными цветущими фуксиями, там ковры, а тут домотканые половики, на стенах изысканной формы зеркала, по углам небольшие кушетки, стоячие часы в мощных футлярах, а кое-где бодро тикающие ходики с тяжелыми гирями, иконы в нарядных киотах, горки с посудой, изящные этажерки с книгами и журналами. А одна комната, через которую провели Аглаю, явно служила библиотекой, потому что вся была заставлена большими книжными шкафами. Аглая мельком заметила множество выпусков «Архитектурного журнала», а еще — новехонькие, отливающие темной зеленью и сверкающие позолотой корешки энциклопедии Брокзауза и Ефрона и синие тома «Русского биографического словаря» Половцева.
Само присутствие книг всегда действовало на Аглаю умиротворяюще, а потому в просторную столовую она вошла почти спокойной.
Константин поставил на середину комнаты стул и посадил Аглаю лицом к стене. Сбоку была небольшая дверь, не та, через которую ее привели, а другая.
— Не оглядывайся, а то пулю получишь, — пригрозил Федор, и, хотя Константин промолчал, у Аглаи создалось впечатление, что он не только повторил угрозу, но и в любую минуту готов подтвердить ее выстрелом.
Она сидела и смотрела в беленую стену, на которой висели несколько застекленных рам. Под стеклом на белой ткани были пришпилены бабочки. Удивительно красивые, разноцветные, просто сказочные, каких рисуют только в самых ярких и волшебных детских книжках. Однако Аглаю их красота не восхитила. Ведь бабочки мертвые! Она и гербариев не любила именно потому, что в них собрались мертвые цветы и травы. Бабочки были такие прекрасные, такие живые, так весело трепетали крылышками, а их кто-то взял да и пришпилил к ткани, да и накрыл стеклом. Вот так и Аглаю какой-то Гектор возьмет да и пришпилит к смерти…
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 146
