Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Успешно защитившись в восемьдесят втором, благополучно отбыла в свой Грозный, где ждало место преподавателя на кафедре в пединституте. Родные и знакомые «хором» искали жениха: продвинутая невеста, кандидат наук. Но никто, конечно, не был нужен: любила и помнила только Василия Сергеевича. От знакомых в Ленинграде все про него узнавала, а в конце восемьдесят третьего пришла страшная весть: внезапно на работе умер от инфаркта. Слез ночных пролила немало…
Надо было, и правда, что-то думать об устройстве личной жизни. И однажды решила: выйду замуж за Селима — соседского парня, кончившего сельхозтехникум. Он был старше меня на два года и любил с детства. Внешне Селим был статен и пригож, умен и разворотлив, но… Не смогла, не смогла полюбить… Начались неприятности и даже скандалы. К этому моменту уже родила сына, сыночка своего Магомеда, который в три года сам себя назвал Мишей и для меня так и остался — Мишей.
В конце восемьдесят пятого сказала Селиму: не нужно дальше портить друг другу жизнь. Нужно спокойно разойтись. С сыном может встречаться, когда захочет. Вот так, Мария Станиславовна, окончилась моя семейная и женская судьба. Никаких мужчин больше не имела: у нас — в моем положении доцента университета — это абсолютно невозможно. Не спрячешься. Все тут же узнают, осудят и выгонят с работы. Потому, помните, наверно, в девяносто втором, когда лежали вдвоем в одной палате, говорила: найдите в Москве жениха. Шутила, конечно, хотя… Если бы тогда кто-нибудь подходящий взял с ребенком, пошла бы. Селим вскоре после развода женился, быстренько родил троих детей и жил припеваючи. О сыне Магомеде-Мише ни разу не вспомнил.
Сейчас живем вдвоем с сыночком. Он не женат. Ну да ладно. Я перескочила, а нужно все по порядку.
Что спасало, когда осталась одна? Во-первых, ребенок, во-вторых, отец, мама, брат, а главное — работа. Ее любила и отдавала всю душу. Совершенствовалась в английском, один раз даже в Питер ездила на сборы преподавателей английского языка, завидовала тем, кто уже побывал в Англии и усовершенствовал произношение. В общем, жизнь потихоньку текла, сынок радовал, а тучи над людьми, над родиной сгущались, и виноваты были в этом — так считаю! — мы, чеченцы. Хотя Москве тоже не лишне было бы подумать…
Спросите, что происходило? Отвечу: вытеснение русских. Об этом говорила Вам в девяносто втором. Шло развитие ксенофобии, а попросту — национализма.
Ксенофобия — закон психозоологический, и первобытный человек унаследовал его, то есть страх перед чужими, от животных. Прошли тысячелетия, а древний ксенофобический инстинкт не исчез. Наоборот, набирает и набирает силы. В истоках ксенофобии, или национализма, просматривается архаическая психологическая структура, резкое различие между «чужими» и «своими», между «они» и «мы». Национализм начинается там и тогда, где и когда сознание своей особенности превращается во враждебную психологическую установку, которая усиливает ненависть к чужому, нетерпимость. Собственный же народ без особого на то основания наделяется всеми возможными достоинствами.
Между национальными и националистическими проявлениями очень тонкая подвижная грань. Ее трудно уловить. И не случайно, так называемые, «патриоты» начинают заморачивать головы людей всевозможными националистическими лозунгами. Именно это и произошло на моей родине. Не стыжусь говорить об этом прямо. Но говорю лишь Вам, а не в своем университете, конечно. Хотя так, как я, думают многие. Молчат. Боятся…
Короче, русские, особенно интеллигенция, стали быстро, как говорится, сматываться. А нашим, то есть чеченцам, и не к чему было подумать: что же будет дальше. Амбиции новоявленных «ученых», начальников и прочих росли и уже переливали через край. И край этот наступил… Если бы Москва все это вовремя отследила, нашла бы верные ходы, компромиссы. Если бы…
Мне не нужно Вам объяснять и рассказывать, что началось при Дудаеве. Думающие люди это знают. Но… Почему нужно было «усмирять» нас одним полком.
Почему нужно было превращать Грозный в Сталинград?
Господи! Мария Станиславовна, если бы Вы видели город после бомбежек, если бы Вы знали, сколько было убито ни в чем не повинных людей!.. Море, море крови… И этого чеченцы, конечно, никогда не забудут.
Мы с Мишей остались живы только благодаря Новым Атагам, хотя в нашу пятиэтажку в Грозном бомба не попала. Всякая работа, занятия — все прекратилось. Взяли из квартиры, что могли унести на себе. Все остальное, когда вернулись, было разграблено.
Дорогая Мария Станиславовна! Думаю, в природе человека есть три причины возникновения войн: соперничество, недоверие и жажда власти. Все они имели место, когда начались события девяносто четвертого года. Не должна была, не должна была Москва шаблонно подходить к Чечне. Ведь знали же, знали, как были обижены чеченцы еще в сорок четвертом, оскорблены депортацией, тем, что миллионы единоверцев погибли в Сибири.
Забыли, что чеченцы как нация — не мирные люди, воинственные. Это известно с тех далеких времен, когда русские явились «цивилизовать» Кавказ, а попросту — покорять. Плохо у них выходило: много русских голов тогда полегло. Забыли, что народ, защищающий свою землю, непобедим. Все забыли.
Иногда говорят: у чеченцев ненависть к русским на генетическом уровне. Неверно это. Любая нация, любой человек, кроме материальной выгоды, хочет и уважения. А политика Москвы в Чечне была построена на принципе «разделяй и властвуй». Всегда двойные стандарты.
Конечно, многие понимали и понимают, что экономически без России республика не проживет, но обида за пепелища, за поруганные честь и достоинство тоже сильны. Это надо знать.
А война, полномасштабная, началась еще и из-за зависти. Чеченцы до войны жили лучше, чем люди в целом в России. Потому что трудились, не пьянствовали. Земля — благодатная. Воткни палку — растет дерево. Те же, кто был в России наверху, решили: ага, сволочи, и так хорошо устроились. Хотите лучше. Не будет!.. Оттого с таким остервенением бомбили. Зависть — великий двигатель истории…
Мы с Магомедом-Мишей ушли из квартиры еще во время первых бомбежек. А ведь были те, которым некуда было уйти, и они оставались в городе. В Москве бродячие собаки жили лучше, чем эти люди. Город был абсолютно непригоден для житья. После первой войны было много разбомбленных домов, а после второй Грозный превратился просто в груды бетона, камней и кирпича. Не было ни воды, ни света, ни тепла. Газ — на улице в факеле. Факелы горели все время. В больших магистральных трубах делали отводы поменьше и присоединяли их к газовым плитам — у кого они оставались. Так кипятили воду, готовили еду. Воду брали в реке — возили на самодельных тележках: опять же, если они были. Помыться, постирать — огромная проблема. В туалет ходили где и как попало. Грязь и антисанитария кошмарные. Обогревались буржуйками. Дров не было. Ломали все, что было деревянного. А ехать в лес невозможно — убьют или на мине подорвешься.
Мины-ловушки ставили везде. Все валили на чеченцев. А народ говорил: кто ставиттут еще подумать надо… Зачем чеченцам взрывать на базаре мирных чеченских теток? Какой смысл? Да, у нас есть тейповая вражда, но чтобы просто так взрывать своих же — это уж не по нашим правилам, это уж извините…
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
