- Прекрасно, - сказал Станислав Леопольдович и хорошо засмеялся. - Вот уж не предполагал, что стану когда-нибудь героем романа. А то, что собака другая и тросточки нет, - это пустяки, не обращайте внимания! Дело не в них. У меня тоже могло бы не быть тросточки. Если б не ишиас. И собака могла бы быть не такой, если б я не такую завел. Поверьте мне, дело не в этом.
- А в чем, Станислав Леопольдович
- Душа, голубчик Вы мой, душа. Душа душе весть дает. Подлинные знаки - вот чего мы напрочь не умеем воспринимать. Казалось бы, все уже яснее ясного и сердце знает: подан знак, ан нет!..
После этих слов автор, ей богу, даже бровью не повел: он был не до такой степени прост, чтобы удивляться данному совпадению после всего, что он уже написал и намерен еще написать.
- Значит, мне можно, - только и сказал он, - например, завтра прийти к Вам в гости? И о многом с Вами поговорить?
- Весьма и весьма сожалею, - развел руками (насколько позволяли шпиц и целлофановый пакетик) Станислав Леопольдович. - В гости я могу пригласить Вас только сегодня, потому что завтра утром я очень далеко уезжаю, в Хабаровск. И вернусь оттуда… если вернусь, а в моем возрасте уже позволительно делать такие оговорки, да… вернусь тогда, когда Ваш роман, наверное, будет уже закончен. Но у Вас ведь не слишком длинный роман?
- Надеюсь, что не слишком, - охотно согласился автор.
- Видите ли, у меня в Хабаровске правнук родился. А у Вашего героя тоже родился правнук?
- Увы, - отвечал автор, - у моего героя правнук не родился. И думаю, что вряд ли родится. Дело в том, что мой герой совсем одинокий, страшно одинокий человек. И давно уже, я затрудняюсь даже сказать сколько, никого у него нет.
- Грустно. А Вы не хотите подарить ему правнука? Тогда он, может быть, не будет так одинок.
- Ему нельзя подарить правнука, - загадочно произнес автор.
- Ну что ж… нельзя значит нельзя, - просто сказал Станислав Леопольдович, оттащил шпица от оброненного кем-то носового-платка-в-аленький-цветочек и поднял глаза на автора: - Ну так как же, пойдемте ко мне в гости?
Автор не пошел в гости к Станиславу Леопольдовичу - стыдно вспомнить, из чистого суеверия. Ситуация и без того уже грозила повториться один к одному. О, все в жизни можно повторить, да не все нужно. Кроме того, автор ведь знал, как будут развиваться события. Тем более что назавтра Станислав Леопольдович все равно уезжал - и, наверное, навсегда - к новорожденному правнуку в страшно-сказать-Хабаровск. А Хабаровск - это очень далеко.
- Очень далеко, - откликнулся Станислав Леопольдович почти уже из Хабаровска и оттуда же вдруг добавил: - Если Вы думаете, что я не одинок, то… то не думайте так.
- Не буду, - принял предложение автор. - Будь Вы не одиноки, Вы не поехали бы в Хабаровск. Но все к лучшему: Вы приедете в Хабаровск - и больше не будете так одиноки.
- Это правда, - улыбнулся Станислав Леопольдович. - Надеюсь также, что когда-нибудь перестанет быть одиноким и Ваш герой, а?
Тут автор уже просто рассмеялся - не слишком, правда, весело, но все-таки…
- Не сомневайтесь в этом, Станислав Леопольдович: мой герой уже сейчас перестает быть одиноким, как я заметил.
- Прекрасно, прекрасно. Одиночество - замечательная штука, но только пока человек молод. А в старости это невыносимо. Вы уж помогите ему чем можете, Вашему герою: перестать быть одиноким, когда тебе уже за шестьдесят, - задача не из простых. Ну что ж… Вы идите тогда, а то мы с Вами друг к другу привыкнем.
- До свиданья, - произнес автор решительно.
- До свиданья, - решительно произнес и Станислав Леопольдович, а беленький шпиц решительно помахал хвостом.
И все они нерешительно начали расходиться, и все обернулись напоследок.
- Вы пишите только Ваш роман… не бросайте их, героев своих, нельзя теперь.
- Знаете, Вы действительно невероятно похожи на Станислава Леопольдовича!
- А я и есть Станислав Леопольдович. - И хороший-хороший смех.
А потом повалил такой снег, что, когда окончательно распрощавшийся и уходящий все дальше автор обернулся, никого не было на бульваре, кроме снега, снега, снега.
Вот как бывает, дорогие мои, а вы говорите! Так что Петр абсолютно прав, размышляя о полезной роли случайностей. И, конечно, по всем добрым законам, должен он встретиться со Станиславом Леопольдовичем хотя бы еще раз - и автор как-нибудь постарается это устроить. А пока пусть он дойдет наконец до библиотеки Ленина; пусть даже бездарно просидит там допоздна, не заказывая книг и ни разу не спустившись в буфет, пусть в довершение всего потеряет контрольный листок и будет до десяти разыскивать его на пути между началом лестницы и своим столом в третьем зале, чтобы в конце концов обнаружить пропажу под прозрачной пленкой пачки сигарет, - стало быть, пусть произойдет все это, лишь бы Петр успел бросить один случайный взгляд сначала на прекрасную черную шаль с японскими цветами, а потом на большую пеструю этикетку, шлепающую по попе немыслимо красивую девушку с вороной над головой: бросить взгляд из вагона, в котором ему самому предстоит проехать только на одну станцию дальше - до "Сокола". Не померещилось ли ему все это, спросит он себя и упрямо решит, что нет, не померещилось и что шаль с этикеткой, а также ворона над головой были предназначены именно для него.
Значит, вот каким образом обстояли дела. И ничего не обещал завтрашний день - пустой-каникулярный-день… Уже неделю назад Петр сдал все положенные экзамены за первый семестр пятого курса филологического факультета МГУ (он учился на отделении романо-германской филологии) и должен был теперь приступить к оформлению диплома, однако не приступил, поскольку внезапно понял, что все это вообще не его дело… да и "оформлять" было фактически нечего: как-то не написался диплом.
И плавало в тумане будущее, в котором ему не хотелось быть никем: как в детстве, когда его спрашивали: - Кем-ты-станешь-когда-вырастешь? - и он отвечал: - Никем. Так оно, по-видимому, и случится. Немецкоговорящее Никто. Правда, хорошонемецкоговорящее. Даже, пожалуй, оченьхорошонемецкоговорящее. Но ведь было бы с кем говорить!
Дурацкое время - время-для-завершения-дипломного-проекта. Одно утешает - дают пропуск в Ленинку. Когда еще доведется! И Петр ходит в Ленинку чуть не каждый день - низачем, между прочим, ходит. Слоняется по этажам, листает книги в подсобном фонде, чтобы не заказывать из книгохранилища: как-то это уж слишком основательно… Перебирает журналы в зале периодики, скучает в ЦСБ - маленькой полутемной комнатенке со словарями и справочниками вдоль стен: выдумывает себе разные проблемы и тут же решает их, обратившись-к-справочной-литературе. Торчит в курилке, невнимательно прислушиваясь к разговорам неопрятных седобородых библиофилов: есть в Ленинке два таких совершенно одинаковых старика-завсегдатая, у которых одна-но-пламенная-страсть - рассуждать о том, что пишут в книгах. Два выцветших табачных деда, по которым, должно быть, психиатрия плачет. Они так подробно знают все, что Петра от этого даже подташнивает…
