– Нет, что ты, он идеализирует, – прибавила она бег.
– В смысле? Идеал ищет? Блядь!
– Это ты мне? Мы же просто друзья, – улыбнулась Герда.
– Вот дерьмо собачье, – остановился резко Шарик.
– Ты чего такой агрессивный? Рекс очень даже безобидный пёс. Потрахивает дома свою плюшевую обезьянку и говорит, что лучше ему собаки не надо, и это его идеал, – оглянулась Герда.
– В дерьмо наступил, – вытирал рьяно лапу о траву Шарик. – Не знаешь, чьё это говно? – принюхивался он.
– Не, не знаю, по ароматам ты у нас специалист. Так вот, про Рекса я тебе недорассказала. Как-то пошёл он в гости к одной сучке, а той на день рождения подарили собаку плюшевую. Так вот, он запал на неё и решил оттрахать в тот же вечер, во время акта из неё батарейки посыпались. Рекс жутко испугался, потом неделю есть не мог.
– А чпокаться мог? – никак не мог оттереть лапу Шарик.
– Ну, не знаю, это надо у обезьянки спросить, – засмеялась Герда.
– У тебя все такие? Зоофилов мне только не хватало в друзьях, – начал забывать про дерьмо Шарик. – Может, ему в кружок мягкой игрушки надо записаться?
– А как же свобода наций и ориентации? Ты настоящий мизантроп, рано тебе ещё в общество, – вдруг начала огрызаться Герда, и из её пасти тёплым летним дождём полетели злые слюни, – у тебя ещё дерьмо на лапах не обсохло, – выгавкала она в сердцах.
«Сука, вот зачем так? Что там, в башке, у них происходит, у женщин? Любит, любит, любит, а потом раз, и всё: и уже готова убить тебя с особой жестокостью, облить грязью и растоптать, бросить в канаву и стереть, как самое серое пятно в её светлой незаурядной жизни».
* * *
– Дождь будет сегодня, – не оборачиваясь от окна, произнёс кот.
– Откуда ты знаешь? – поставил я на огонь чайник.
– Настроение ни к чёрту.
– А-а-а, значит, не только у меня.
– Может, это заразно?
– Это ты должен знать. Кот, ты же книг не читаешь, откуда ты такой умный? – закурил я.
– Не читаю, ты прав, я их пишу. Ум не в книгах, он в генах.
– Ты умеешь писать?
– Конечно, но не так, как ты представляешь. Я – сама книга: стоит только тебе посмотреть на меня, и ты успокаиваешься – впитывая мудрость мою. Книга так тебя захватывает, тебе хочется продолжать бесконечно гладить меня, думаешь, ты гладишь меня, на самом деле – переворачиваешь страницы.
– Я не знаю, чем её удивить, – затушил я сигарету в пепельнице, взял на колени «эту самую книгу», я бы даже сказал, «талмуд» и, присев на кухонный уголок, начал «читать». – Так что любят женщины? – гладил я кота.
– Моя любит полежать в тёплой солнечной ванне.
– Да какая ванная, мы только что познакомились.
– Окуни её в ванну своих чувств, только следи, чтобы вода, которую ты будешь лить, была не слишком холодной.
– Лить воду? Ты же знаешь, что я не настолько красноречив.
– Вот не ты, так её прольёт кто-нибудь другой, – вздохнул кот, после того, как в окно начал ломиться дождь. Капли маленькими водяными бомбами пытались разорвать стекло.
– Снимаю шляпу, – сделал я реверанс, стоя на кухне в одних трусах. – Ну раз так, может, ты знаешь, какой прогноз в этом году на любовь?
– Как обычно – облачно, с прояснением, местами возможен дождь, ливень навзрыд, грады битой посуды, как следствие – похолодание, снег, разлука, туманы раздумий, заморозки души.
– А солнце, его будет много? – выслушал я его тираду с упоением.
– Солнце должно случиться если…
– Если что?
– Легкомысленно ветер разгонит тяжёлые тучи… Ветрености, её никогда не хватало чувствам. Твоим чувствам! – приложил к груди лапу Том. – И вообще, как-то грустно стало в доме после того, как ты развёлся. Без женщины и дом не дом. Да, ты и сам это знаешь.
– Том, скажи мне, тебе попадались холодные женщины, в смысле, кошки? – открыл я холодильник.
– Нет, я не припомню. Конечно, это не моё дело, но кажется мне, что ты с ней, я имею в виду Монику, вёл себя чересчур осторожно. Ласкал её как-то нехотя, что ли.
– Да? Что-то я не заметил. Вроде одевал и кормил, исполняя любой каприз, – не нашёл я там ничего желанного и закрыл. Открыл – закрыл, как форточку, для проветривания.
– Ей-богу говоришь о ней, как о домашнем питомце. Внимания много, но оно было слишком материально. А чувства настоящие где?
– За них же в ответе женщина.
– Вот-вот, я же говорю: ты зациклен гендерно. В такие моменты я вспоминаю слова одного моего приятеля: «Женщина не может быть холодной! Просто твой фитиль не смог её зажечь».
* * *
«Кто же там скребётся так понуро? – подумал Шарик, поднимаясь с коврика и почёсывая лапой свою бочину. – Открыто же».
– А, Муха, привет! Какими судьбами? – распахнул он дверь конуры.
– Здорово! – кинулась обниматься Муха всем телом. – Слышала, что ты хату снял, вот и решила навестить.
– Да, ещё не обжился, правда. Вчера только переехал, – попятился он назад под прессом суки. «Потолстела», – промелькнуло у него в голове.
– Теперь и баб будет куда водить? – наконец отпустила его она.
– Зачем их водить, они сами приходят. А ты всё цветёшь? – знал, на что давить, Шарик, чтобы сменить тему.
– Стараюсь, – засмущалась от удовольствия Муха. – Хорошая конура, с кондиционером. Ты что, на бабки разжился? – заглянула она на кухню.
– Да, в ментовку устроился. Сутки через трое, лафа полная!
– Борешься с преступностью? – не знала, на чём заострить своё внимание и куда присобачить своё тело Муха.
– Да, можно и так сказать, – наблюдал он за ней бескорыстно.
– Музыка у тебя прикольная. Вальс?
– Собачий. Раз, два, три, раз, два, три, – закружился на месте Шарик.
– Один танцуешь, что ли? – озиралась по сторонам Муха.
– Что ты всё вынюхиваешь? Один я. И танцую один, и сплю один, и даже любовью занимаюсь один. Шутка. Расслабься, нет здесь никого. Одиночество – это единственное, что меня успокаивает в этой жизни, – лёг он обратно на коврик.
– Философ. Может, чаем угостишь? – улыбнулась Муха.
– Угощу. Иди сюда, – вытянул он вперёд лапы.
– Знаю я этот чай… С колбасой. Не могу я, Шарик, – покачала она головой.
– Почему? – притомился от долгой прелюдии Шарик.
– О, «я другому отдана и буду впредь…». Парня я встретила, замуж зовёт, – присобачила наконец своё тело Муха к полу под окном.
«Муха замуж выходит, офигеть», – отозвались Мендельсоном извилины Шарика. – Как зовут?
