Я увидела его совершенно другим. Он с рюмкой вина стоял, улыбаясь, у елки и вешал на нее блестящий шарик. Издалека доносилась мелодия колядки, в комнате стоял запах его любимых сигар и хвои, а я выглядывала из-под кресла, лежа на ковре. Отец время от времени поглядывал на меня и улыбался. Потом я увидела его на пляже: он с радостным криком бросался в воду, разрезая телом волны. А потом — нас вместе, в его комнате: он сидел за письменным столом, объясняя мне математическое уравнение. А потом он бежал за мной, придерживая одной рукой мой велосипед. Потом… Знаете, что было потом?
Летнее солнце согревало меня, сидевшую на лавке, пахло травой, а я просматривала, закрыв глаза, калейдоскоп воспоминаний об отце и… вдруг почувствовала, как меня окатило волной радости и благодарности за то, что все это было в моей жизни. Я ощутила необычайное единение с миром и внутреннюю гармонию. Как если бы в эту секунду открыла для себя глубинный смысл жизни и смерти.
Такое происходит с человеком, когда он счастлив, ведь так? В палате на третьем этаже только что умер мой отец, а я на этой лавке ощутила что-то похожее на счастье. До сих пор не могу понять, как такое могло произойти, но так оно и было.
Со счастьем, этим самым желанным чувством, связано немало парадоксов. Его взаимосвязь со смертью и горем — только один из них. В общем-то не такой уж и странный, если, например, читать поэзию и прозу эпохи романтизма или слушать музыку того времени. Счастье становилось интенсивнее, когда сталкивалось со смертью. Если бы не было смерти, счастье, по мнению поэтов и писателей той эпохи, не имело бы права на существование. И так считали не только романтики. Имре Кертес, современный венгерский писатель, награжденный Нобелевской премией за роман «Без судьбы» пишет: «Ведь даже там, у подножия труб крематориев, в перерывах между муками, случалось что-то похожее на счастье»[13].
За тысячи лет счастье получило миллион определений. Подобно Аните, ощутившей счастье сразу же после смерти отца, Эпикур считал его состоянием абсолютного единения с миром и познания смысла бытия, а пессимист и циник Шопенгауэр полагал, что счастье — всего лишь отсутствие скуки.
Не зная толком, что это такое, именно счастье положил в основу этического принципа Джон Локк в 1689 году, а затем о нем еще и написали в конституции США.
А после пытались (правда, безуспешно) обнаружить его в сердце, и только позже, когда появились соответствующие приборы — в мозге, там, где и следовало искать. И нашли.
Оно очень похоже на опиоиды вроде морфина. Это субстанция, появляющаяся в очень большой концентрации в области ventral palladium (небольшого эллипсоидального участка промежуточного мозга) и немного меньшем по размеру orbitofrontal cortex (участке коры головного мозга, находящегося в лобной доле прямо над глазницами). Мир узнал об этом не из книг прекрасных стихов, а из скучных научных журналов.
Оказалось, что счастье — это недолговечная маленькая частица, которая спряталось в закоулках мозга с загадочно звучащими названиями. На самом же деле человеческое счастье так и осталось тайной. Если провести опрос на улицах Франкфурта, Варшавы или Нью-Йорка, каждый описал бы его по-своему.
Поисковая система Google выдает сегодня более двадцати пяти миллионов ссылок, относящихся к понятию «счастье». И с каждым днем их будет все больше.
Поиски счастья кажутся охотой за призраком. Но может быть, именно в этом заключается его магия? В постоянном поиске, ошибках и разочарованиях? А может, его вовсе не надо искать, потому что оно находит нас само. В самый неожиданный момент. Проникая сквозь несчастье и смерть…
Биография женственности
Вы когда-нибудь задумывались о том, что биография женщины — это биография ее груди? Я читала ваши книги. Вы можете на меня обидеться, но у меня такое впечатление, что вы видите у женщин лишь два органа: мозг и грудь — большую, тяжелую, пышную. И лучше всего, когда у обладательницы такой груди еще и стройное тело.
Возможно, вы сами не заметили, но это именно так. Вы почти типичный, классический самец. А если бы не ваше преувеличенное, по моему мнению, преклонение перед женским умом, были бы абсолютно типичным. В ваших книгах женская грудь такая же ненастоящая, как мужчины, что к ней прикасаются. Знаете что? Вы в своих книгах постоянно лжете. Правда, как мне кажется, больше о мужчинах, чем о груди. Женская грудь привлекает ваше внимание, да? Можете не отвечать. Мое внимание она тоже притягивает. Женские груди просто супер! Они такие же разные, как женщины, которым принадлежат. А теперь внимательно осмотритесь вокруг. Незаметно гляньте на мужчин, что сидят сейчас в этом баре. Бары в гостиницах рядом с пляжами — настоящий рай для мужчин. В некоторых странах раем, по мнению мужчин, является сам пляж. Но мы с вами в Турции. Здесь нельзя снимать бюстгальтер. К примеру, вон тот лысый толстяк за соседним столиком — он только делает вид, что читает газету. А на самом деле закрывается ею от жены и из этого укрытия, как загипнотизированный, глазеет на грудь той молодой девушки. Вы заметили? Да нет, не толстяка! Грудь этой девушки…
Когда-то у меня тоже была такая грудь. Это было, наверное, началом ее биографии. Я утягивала ее слишком тесным бюстгальтером. Тридцать лет назад. У нашей учительницы по физкультуре тоже была такая. Я восхищалась ею. Грудь округлая, большая. Такая же, как моя, с той лишь разницей, что свою я прятала под просторным свитером и сдавливала тесным бюстгальтером, чтобы не бросалась в глаза. Даже не знаю, зачем я это делала. Потом был институт. Все мужчины, с которыми я знакомилась, скажем так, поближе, стремились коснуться моей груди. Тогда это меня удивляло. Сегодня удивило бы, если бы им это было неинтересно. Но тогда я была буквально шокирована. Я заметила, что большинство мужчин, едва прикоснувшись к моей груди, тут же меня бросали. У меня было такое чувство, будто они меня не замечают, что я для них — лишь два выпирающих шара на сколько-то сантиметров ниже головы. Я решила это изменить. Я хотела, чтобы они наконец заметили мою голову. И начала худеть. Перед окончанием института я стала вашим литературным идеалом: исключительно худой девушкой с исключительно большой грудью. Однако это не принесло ожидаемого результата и к тому же оказалось вредным для здоровья. Я смирилась с тем, что у мужчин это «в крови», и со временем просто привыкла к своей груди.
Затем было первое место работы. Однажды я присутствовала на корпоративном ужине. Там были восемь мужчин — и я. Для моей профессии это нормально. В какой-то момент я заметила, что все, включая официанта, который принес вино, смотрят только на мою грудь. Тогда я приложила указательный палец к декольте и, указывая им на подбородок, громко сказала: «Мое лицо здесь, именно здесь, посмотрите выше». Только официант не понял и продолжал глазеть на мою грудь. Впрочем, как вскоре выяснилось, он был итальянец. Правда, хорошо говоривший по-немецки. Итальянцы, если их что-то сильно заинтересует, перестают слушать. А уж если их заинтересует женская грудь или попка, перестают еще и соображать. Наверное потому, что думают только об одном.
