СПУРИЯ
В Риме Альбуций жил на Целиевом холме, близ Капенских ворот. Получив должностьквестора, Гай Альбуций Сил сразу же после этого женился (первым браком) на римской, гражданке, сабинянке Спурии Невии; она была старше его на шестнадцать лет. Эта зажиточная матрона, красивая и пышнотелая, отличалась здравым смыслом и покладистым нравом, отменно читала, считала и писала по-гречески, умело правила домом и домашними, не делая меж ними никаких различий. Особыми талантами она не блистала, но усердно заботилась о столе, супружеских утехах, домашнем укладе и денежных делах своего супруга.
Однако «Satura» Цестия рассказывает нам, что восьмью годами позже Альбуций был вынужден развестись со Спурией после того, как стал посмешищем в Риме; к тому времени она родила ему трех дочерей. Спурия Невия, даром что постаревшая (в ту пору она достигла возраста сорока двух лет), вбила себе в голову, что ее супруг должен либо наслаждаться только с нею, либо называть ей всех женщин, с которыми спит, и все места, куда наведывается, когда ему приходит охота ласкать более молодые и более соблазнительные тела, нежели ее собственное. Она требовала, чтобы он подробнейшим образом перечислял ей все способы любви, все обстоятельства, всё утехи и все цены плотских развлечений на стороне. Когда требования эти стали вовсе угрожающими, он уступил. И горько раскаялся в этом. Он признался Квинту Атерию, что желание выговориться и произносить постыдные слова в который уже раз подвело его.
Альбуций прозвал жену «Адриатикой», ибо она стала гневливой, как это море. По прошествии какого-то времени Спурия Невия решила, что он должен предоставлять ей письменный отчет о своих утехах, дабы она могла всесторонне изучать их, оценивать и соперничать с другими его женщинами, а еще, по ее собственным словам (как это записано в сатире Цестия), потому, что ей нравились «блеск и точность его стиля, столь редкостные в наши дни». Вначале он колебался. Но затем, польщенный ее отзывом, сказал себе, что, во-первых, и впрямь сможет отточить свой стиль этим непрерывным упражнением, а во-вторых, расширит запас своих «sordidissima», которые доселе понапрасну расточал в ежечасных и каждодневных устных сварах с женою, и уступил снова. Записки эти, упоминаемые Цестием, ныне утрачены, и это достойно сожаления. Приказав мужу вести сей любовный дневник — вполне возможно, подобный сексуальному дневнику, которыйЖан-Жак Бушар вел в царствие Людовика XIII и который обнаружилПолен Пари, аАльсид Бонно опубликовал через двести лет,— Спурия таким образом подогревала то страстное и беспокойное дарование, что служило источником его творчества.
Само собой разумеется, что вскоре она начала придираться к каждому его слишком возвышенному или чересчур вульгарному слову, требовать подробнейших разъяснений, подозревать в обмане, обвинять в том, что он записывает вымышленные или досвадебные свои грехи. Она вела за ним неустанную домашнюю слежку, а у него не хватало ни сил, ни решимости сопротивляться. Она отвергала его объятия на исходе ночи, в тот час, когда желание особенно сладко и особенно слепо, если он не давал ей отчета в своих занятиях накануне днем. Наконец она Запретила ему писать. Он с облегчением согласился. Ему чудилось, будто он и есть черный носорог, любитель молочая и зеленых веток: можно сколько угодно грозно реветь и потрясать головою, все равно огромный сорокадвухлетний волоклюй с широченными, как плащ новобрачной, крыльями будет долбить своим желтым клювом его наболевшую спину. Спурия дошла до того, что ни на миг не оставляла его в одиночестве, боясь, что он отдастся мечтам или, хуже того, вожделению, где ей не найдется места. Она прониклась ревностью к прабабке Альбуция за то, что он в детстве любил ее, а теперь свято хранил ее салатницу, которую повесил на стену своей библиотеки. Ревновала она и к блудницам, и к мальчикам, и к матронам, приходившим слушать его декламации, и к призракам, и к веточке розмарина, которую он любил теребить в пальцах, и к морщинам вокруг глаз, к расположению складок и чистоте его тоги, к запахам тела и пениса, которые никто не различал лучше нее. Со временем эти причуды стали и вовсе невыносимы: она вздумала помешать ему грезить во сне. Расталкивала его среди ночи. Щипала соски или лобок. А то еще вопила у него под ухом: она, мол, не потерпит, чтобы его член вздымался во сне, возбужденный образом иной женщины, нежели та, что лежит рядом и заботится о нем, не зная ни минуты покоя.
Довольно скоро Альбуций начал сбегать из дома. Пристрастился к вину. Римляне видели, как он слоняется вечерами по городу или в камышовых зарослях вдоль Тибра, стучится в двери своихклиентов, засиживается в кабаках, прячется в укромных местах, чтобы писать там украдкой. Накануне тех дней, когда ему предстояло декламировать свои романы, он скрывался у друзей, в храме близ Капенских ворот или в термах, чтобы подготовить свои выступления, сосредоточиться на самых удачных отрывках, мысленно отрепетировать те пассажи, которые ему не удавались. Он говорил: «Я сунул руку в осиное гнездо». Спурия Невия решила соперничать даже с женскими персонажами его вымышленных сюжетов — жрицей, проституткой, весталкой, патрицианкой, рабыней, Деметрой. Он приходил в ярость, когда жена, дождавшись его возвращения домой, притворялась, будто сгорает от любви, становилась перед ним на колени, стискивала в объятиях и впивала запах его живота, уткнувшись лицом в волосы на лобке и заодно проверяя, не напряжен ли его член.
