– Ох, Таечка, Таечка! Кто ж тебя так, сердце ты моё! – причитал отец Александр, когда убитую привезли в Закаты.
Глеб Медведев стал вдовцом, сам о том не ведая – ещё в прошлом году арестовали его за антисоветскую агитацию и отправили в далёкие края, где он и по сей день обретался. Двое ребятишек, Миша и Саша, остались сиротами. В церкви они недоумённо смотрели на маму, лежащую в гробу, воск капал с их свечек, которые они держали криво в своих жалких пальчиках.
– Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоея Таисии, – задыхаясь от горя, отпевал покойницу отец Александр.
– Дом у нас, слава Богу, большой. Прихожане еду приносят. А у детишек этих никого не осталось. Обоих дедов в тридцатые годы покосило советской властью, одна бабка умерла, а другая на ладан дышит. Пусть у нас живут. Главное дело, ведь – Миша и Саша, у нас сыновей с такими именами ещё не было, а я давно хотел Михаила Александровича и Сан Саныча.
Матушка Алевтина приняла решение мужа как должное. Мальчики-то какие хорошенькие, лопоухие и жалобные!
– Деточки мои! – вздыхала она, прижимая к себе сирот.
21
Но когда появилась Ева, это Алевтине Андреевне не понравилось.
Крещённая отцом Александром дочь Моисея пришла в Закаты в первых числах ноября, бледная, голодная.
– Батюшки, муха! – всплеснул руками отец Александр. – Откуда ты, небесное созданье?
Войдя в дом, он оставил Еву в прихожей, а сам отправился объясняться с матушкой:
– Аля, там это… – молвил отец Александр матушке, вернувшейся из хлева с крынкой свеженадоенного козьего молока. – Еврейчушка моя притекла к нам.
– Какая ещё еврейчушка? – сразу насторожилась матушка.
– Ева. Бывшая Хава. Дочь Моисея Сускина. Которую я в Тихом ещё окрестил, помнишь?
– И что же?
– Дрожит вся, голодная, холодная. Всех её близких загребли фашисты, она одна чудом спаслась. Недаром приняла святое крещение! Господь её спас.
– Та-ак… – сердито промолвила матушка. – И что ты хочешь сказать? Что дом у нас, слава Богу, большой?
Но увидев Еву, сидящую между Сашей и Мишей, она сразу с тоской поняла, что выгнать еврейку у неё не хватит духу. Ева смотрела на неё огромными глазами, в которых сквозила скорбь.
– Ну, здравствуй, дщерь иерусалимская, – сказала матушка.
– Здравствуйте.
– И что же ты? Какими судьбами?
– Не гоните меня. Там… Всех угнали. Всех. Отца, мать, братьев, сестёр… Говорили, что увозят евреев, где им будет лучше, но мы ж знаем, что увозят на погибель. Я одна убежала. Мне люди показывали, как идти. Вот я и добралась…
– Откуда ж ты проведала, где мы?
– Не гневи Бога, матушка, в Тихом же все знали, куда мы уехали, – вмешался отец Александр.
– Я понимаю, куда ты клонишь, – сердито произнесла Алевтина Андреевна.
– А ты предлагаешь выгнать её? Или, того проще – выдать?! – грозно воскликнул отец Александр.
– Конечно, я такая! – Матушка ещё раз недовольно оглядела Еву и сказала ей: – Ну что глазищами лупаешь? Садись, кормить тебя буду. Нам эта змеиная тонина́ ни к чему.
22
Храм в Закатах стремительно восстанавливался. Вот уже и купола перекрасили. Среди вещей, брошенных в бывшем клубе, отец Александр нашёл глобус мира, принёс его в дом, поставил на видное место, Россией к зрителю. На куполах воздвигли настоящие кресты. Церковь обрела достойный вид, и теперь даже трудно было представить себе, что совсем недавно она являла собой неказистый «красный» сельский клуб.
Когда-то на колокольне храма висел огромный колокол. Нынче отцу Александру удалось раздобыть лишь два маленьких. Но эти маленькие оказались столь удаленькими: звонили резво, голосисто, так что далеко слыхать!
Осмелев, отец Александр начал наведываться в соседние места, где тоже имелись небольшие запущенные храмы. Потихоньку и там восстанавливал жизнь. После гибели Таисии он в одиночку ездить опасался и чаще старался попасть куда-либо в сопровождении немцев, если они туда направлялись.
Но порой, бывало, и один шастал. В таких случаях утешал себя следующим разговором с Богом:
– Пошли, Господи, либо благополучного исхода, либо счастливой мученической кончины во имя Твое!
Радостной неожиданностью для него стало, что число прихожан, желавших посещать храм, оказалось велико – это указывало на стремление людей вернуться к естественному совместному существованию с Творцом. Только за первые два месяца крестилось человек тридцать и пять пар обвенчались. Однажды пришлось в один день аж три пары венчать! Помнится, тогда, выйдя из храма усталый и счастливый, отец Александр упрекнул стоящих поодаль смешливых девушек:
– Эй вы, птички-синички! Прилетаете в храм Божий только поглазеть да почирикать! Грязи нанесёте, а убирать – так вас нету!
– Зря вы так, батюшка, – вдруг ответила одна из них. – Мы тоже не без дела приходим. И нам, глядишь, придётся у вас венчаться. А мы и не знаем, как повернуться в церкви! Надо же посмотреть, что да как.
– А полы мыть, если хотите, назначим дежурство, – добавила другая девушка.
23
Под утро праздника Покрова Богородицы отцу Александру снилась та сбитая корова, лежащая на обочине дороги. По дороге шли войска. И не наши, а немцы в обтрёпанных рваных обмундированиях, жалкие, опалённые и обмороженные, галдя и толкаясь, лезли, чтобы успеть выцедить из вымени струйку себе на ладонь, и лизали грязные свои ладони, обрызганные молоком.
