— Правильно! — обрадовалась Наташа. — И то исключительно благодаря мне, — прибавила она. — Если бы я не купила то покрывало…
— О чем речь, — смиренно согласился я.
Даже Альга проучаствовала в разговоре, сдержанно сообщив, что родители у нее в молодости были альпинистами любителями, зачали ее аж в Гималаях — непосредственно после покорения одной из рериховских вершин среди ледников и камнепадов. Кажется, в ночь полнолуния. Можно сказать, на полпути к светозарной стране, легендарной Шамбале.
— Ого! Не слабо! — согласились мы.
— Это неспроста, — убежденно заметила богемная половина профессора. — Тебе, девочка, нужно особенно внимательно следить за знаками Судьбы.
— Я и слежу, — сказала Альга.
Как мне показалось, с улыбкой.
— Ну а нам, интересно, есть, чем похвастаться? — ревниво воскликнула Майя, обращаясь к Маме.
Мама нежно обняла старшую дочь и с улыбкой сказала:
— Ну, конечно, есть. Нашу Зизи мы с Папой, пожалуй, тоже зачали в атмосфере египетских мотивов. Ведь мы тогда с Наташей вместе покупали эти покрывала. Только Наташа взяла себе в голубых тонах, а я в розовых…
— А со мной как было дело? — нетерпеливо спросила девушка.
— Боюсь, не удастся вспомнить, — заколебалась Мама.
— Нет уж! — тут же зашумели мы. — Вспоминай!
— Как это было? Я должна знать обстоятельства! — повторила Майя.
Мама наморщила лоб, потом улыбнулась.
— Успокойся. Это было хорошо и романтично, — заверила она дочь. — Если я не ошибаюсь, дело происходило на крыше одного старого московского дома под ласковыми лучами большого-пребольшого майского солнца…
Наконец я хоть что-то узнал об обстоятельствах рождения Майи… Впрочем, Мама могла и пошутить. Чтобы не огорчать дочь. Ведь этот разговор ни к чему не обязывал, да и доктор был прав: точно высчитать сам момент почти невозможно. Но Майя, конечно, даже не усомнилась в этом.
— Ах как хорошо! — воскликнула она. — Обожаю солнце!
— Смотри, растаешь, Снегурочка! — предостерег ее Папа.
Майя все еще была в расшитом серебром сарафане и высоких голубых сапожках.
— Я и забыла, что я еще Снегурочка! — засмеялась она. — А что же наш Косточка, — спохватилась она, — как насчет него?
— Насчет него? — рассеянно повторила Мама.
— Ну да, как насчет подробностей?
— Боюсь, что на этот раз не удастся вспомнить…
— Почему же не удастся, — педантично сказал Папа. — Не в тот ли день, когда ты разбила большое зеркало, а потом в меня первый раз стреляли?
— Нет, конечно, — поспешно возразила Мама. — Это произошло значительно позже.
— А по-моему, именно тогда.
— А я говорю, гораздо позже.
Было видно, что Маме просто не хочется связывать такой важный момент с неприятными происшествиями.
— Если и позже, то не намного, — настаивал Папа. — К тому же тогда, слава Богу, все обошлось благополучно. Уже на следующий день мне удалось заключить важные соглашения, и ситуация стала развиваться самым наилучшим образом.
— Вот тогда это и произошло, — убежденно сказала Мама. — Ты устроил себе короткий отпуск, и мы провели его здесь, в Деревне. Мы ездили охотиться на кабанчика, потом устроили пикник… Я очень хорошо все помню.
— Пусть так, — усмехнувшись, согласился Папа. — Кабанчика я тоже помню. Кстати, Косточка обожает стрельбу и вообще всякое оружие. Значит что — то такое ему действительно передалось. Для мужчины это полезное качество. Только я бы предпочел, чтобы он побольше развивал мозги.
— Косточка чрезвычайно способный мальчик, — подал голос дядя Володя. До этого наш чудак сидел тихо, пристроившись под елкой. Он уже снял костюм Деда Мороза, бороду, стащил парик, только на висках и подбородке у него остались белые клочки ваты. — Никогда не знаешь, какая фантазия придет ему в голову в следующий момент.
— Ты имеешь в виду свой сегодняшний полет из саней? — насмешливо осведомился Папа.
— Он сказал, что это был несчастный случай! — воскликнул я.
— Так оно и есть, — смутился дядя Володя. — Конечно, случай!
Выгораживал он мальчика, что ли?
— Ладно, — покачал головой Папа, — если в момент зачатия ситуация вышла из-под контроля, то теперь ничего не изменишь. Тут по неволе станешь фаталистом. — Трудно было понять, говорит он серьезно или шутит. — Кстати, ты бы, знаток детской психологии, пошел взглянул на детей, что они там делают, не пора ли им спать?
— Иду, — послушно кивнул дядя Володя.
Он скоро вернулся и сообщил, что ребятишки ведут себя наилучшим образом: расположились со своими подарками на ковре вокруг Косточки и тихо-мирно играют.
— Как бы там ни было, все имеет свой смысл, — сказала богемная половина профессора Белокурова, — предметы, которые находятся вокруг нас, будь то разбитое зеркало, кабанчик или еще что все — это мистическим образом сплетаются в судьбу. Как по твоему, котик? — обернулась она к мужу, дремавшему рядом.
— Пожалуйста, еще немного, милая, — сквозь дрему пробормотал плотненький, похожий на вареного рачка профессор, не открывая глаз.
Мы рассмеялись.
— А вы что обо всем об этом думаете, отец Алексей? — полюбопытствовал я у нашего батюшки.
Попадью Марину, которой, судя по всему, тоже было, чем похвалиться насчет деток, явно разбирало желание поведать нам кое-какие подробности, но О. Алексей, дабы не уронить достоинства сана, строгим взглядом приказал ей помалкивать, а нам строго попенял:
— Хоть я, слава тебе Господи, не профессор и не архитектор, но скажу вам. Сотворение человека есть тайна превеликая. Только один Бог ее ведает, и не вам, дуракам, о том рассуждать!
Мы, конечно, спорить не стали, поскольку, в конечном счете, так оно, наверное, и было.
Между тем небо за окнами как будто начало светлеть. И сразу на всех навалилась усталость. Мы стали разбредаться по комнатам. Я хотел еще ненадолго задержаться в гостиной, но Наташа сказала:
— Пожалуйста, приведи Александра. Я ложусь. Если ты идешь, поторопись, пока я не заснула.
Мне показалось, что дети выглядели расстроенными. За исключением, пожалуй, Косточки, Вани, старшего сына священника, и Яши Голицына, которые, многозначительно перемигнувшись, спокойно разошлись следом за родителями. Особенно расстроенный вид был у силача Алеши. Да и наш Александр со своим новым плюшевым Братцем Кроликом в руках поплелся за мной как в воду опущенный.
— В чем дело? — спросил я.
— Все в порядке, папочка, — ответил Александр.
Я решил, что это просто сказывается усталость.
