Они шли, и если бы кто-то сейчас услышал их разговор, то вряд ли их слова взволновали бы даже самого подозрительного человека. Разговор шел о том, как скоро надоедят кокосы, единственная доступная сейчас пища, и чем еще можно разнообразить это убожество. Еще по дороге сюда, до начала Игры 10-и говорил, что там, где есть море и есть берег, он сможет устроить деликатесный стол на любое количество персон. Сейчас он почему-то не вспоминал о своих словах, и 13-н, хотя и отлично помнила эту фразу, тоже предпочитала не напоминать о ней.
Разговор их был, как уже сказано, безобидным. Но оба прекрасно понимали кое-что, о чем вслух не говорили, — то, что они гуляют сейчас именно вдвоем, а эта беседа о еде — всего лишь прикрытие. Прикрытие того, что вскоре станет называться Коалиция. Они уже решили, что их голоса всегда будут направлены против одного человека. В ближайшее время это вряд ли пригодится, но скоро, совсем скоро два голоса станут самой главной силой Игры. Глядя друг другу в глаза, они улыбались — за будущее в Игре можно не волноваться, оно принадлежит им.
…Возвращались в лагерь они также порознь. 13-н предложила (и тут же получила его согласие), что их союз пока стоит держать в секрете от Племени. Пока еще их слишком легко можно разбить. Но потом… Подойдя к лагерю, 10-и встретился взглядом с 12-б, и одной секунды ему хватило, чтобы понять: 12-б о многом догадывается. «От, старый черт», — хмыкнул 10-и привычно. Это никак не поколебало его спокойствия.
…Если бы 10-и услышал хоть краем уха, о чем беседовал с некоторыми из Игроков 12-б в его отсутствие, он вряд ли был бы столь невозмутим…
«Вот, мля, хренотень какая вышла! Попадос!» — 5-с сидел на песке, подставив безразмерно широкую спину мягким лучам только взошедшего солнца. Оно мягко грело его тело, выгоняя скопившийся за ночь озноб. Ночью опять прошел ливень, он свободно пробивал крышу, и Игроки опять вымокли насквозь. 5-с оглянулся: сине-зеленое прозрачное море, небо с остатками ночных туч, яркая зелень кокосовых пальм. Но весь этот мир казался 5-с каким-то нереальным, как за стеклом. Его разум не мог до конца вместить нынешнее положение вещей. И что-то, холодком живущее под сердцем, подсказывало, что оно и к лучшему. Реальность для 5-с была штукой непереносимо-убийственной. Никогда не видевший моря, не умеющий плавать, не умеющий обходиться без пищи более нескольких часов — он оказался на этом микроскопическом пятачке суши посреди океана. И стал заложником собственного тела — тела, на строительство которого потратил долгие годы и которым гордился. С утра у него закружилась голова и неприятно застучало сердце, а дальше будет только хуже. За два дня твердая, безвкусная, белая с черными скрипящими крошками скорлупы мякоть кокоса уже вызывала у него стойкое отвращение. Но больше не было ничего, чем можно было бы поддержать его такие безграничные (ТАМ, до Игры) силы. Сейчас их почти не осталось. 5-с был вполне вменяемым человеком и где-то даже понимал, что еще несколько дней — и с ним случится что-то страшное. Эта пленка, кокон, закрывающий от реальности его рассудок, скоро порвется. «Зачем я здесь?!» — спросил он себя риторически в тысячный уже раз. Сорок дней, через которые закончится Игра, — ему не выдержать. 5-с не понимал, как его сюда занесло и что он здесь делает, он отказывался вспоминать то обстоятельство, что он САМ пришел на отбор, что рвался изо всех сил, что редко чего-либо в жизни он хотел так сильно. «Это был не я».
Сутки назад, на второе утро Игры 5-с принял решение выходить из Игры. Ср (биип!) он хотел на все, никто не предупреждал, что будет ТАК. «Эх, вообще-то предупреждали…» — подумалось ему с тоской. Просто 5-с был человеком, не ведающим страха и поражений, и представить себе ситуацию, которая окажется сильнее его, просто не мог. Хотя именно такая ситуация была сейчас.
Раздались тихие шаги — 5-с обернулся. К нему, размахивая руками, приближалась 9-н, улыбаясь и глядя ему прямо в лицо. 5-с не удержался от гримасы. С момента высадки 9-н нисколько не изменила своим привычкам, оставаясь затычкой для дыры любой конфигурации. Ее чуть хриплый голос постоянно разносился над лагерем, перекрывая иногда даже командирские порыкивания 10-и. Ее, казалось, нимало не заботило то раздражение, которое она вызывала у окружающих. Сейчас 5-с нашел мужество признаться себе, что еще сильнее, чем этот неумолкающий треп, его раздражает бодрость и энергичность 9-н.
«Мне надо с тобой поговорить, — сказала она, опускаясь рядом. — Можно?»
Первое, что он увидел, на рассвете, когда открыл глаза после ночного тревожного сна. были резные ветви пальмы, черные на фоне бледного, незнакомого оттенка неба. В темной еще сельве кто-то отчаянно пропищал.
И… и на него обрушилась — молотом по голове — лавина запахов. Ощущаемые очистившимся от табачной копоти носом завораживающие звуки сельвы и — подкладкой под них — вечный шум прибоя, вся сверхщедрая яркость этого маленького мирка, который был частью Карибских островов (а не только местом Игры — он понял это только сейчас), — все это 1-с увидел, услышал, почуял.
Человеческие пять чувств оказались неподготовленными для передачи в мозг (в душу?) того мира, в котором они оказались по прихоти Богов и по своему чистому в неведении желанию. Потребовалось некоторое время на адаптацию — и теперь она закончилась. И впервые подумал: «Что же станет с нами потом, когда Игра закончится? Вся жизнь вокруг будет для нас, как больной зуб. Мы мутируем».
Постепенно дыхание и пульс, сбившиеся от обрушившегося на него водопада эмоций, пришли в норму, и это открытие стало блекнуть и уменьшаться в размерах. Когда из хижины (а он спал отдельно, в гамаке) стали выползать Игроки, все рассветные мысли окончательно съежились и уползли в темные глубины сознания. Сегодня им предстояло очередное испытание и, быть может, Совет. А значит, у него есть шансы вылететь из Игры. «Надо себя обезопасить», — инстинкт самосохранения занял на время всего его, без остатка. Игра вошла в него, он был Игроком — и это было единственно важным.
Вспышка чувств угасла и забылась (на время), но после нее осталось ощущение — пропало что-то важное, как будто в трюме корабля появилась течь, а команда пребывает в блаженном неведении, хотя сами скоро потонут.
Из Игрока стало по капле вытекать его прошлое, его прежняя сущность. Пока это выразилось только в том, что он с удивлением отметил, что совсем не грустит по дому, что еды бы побольше — и можно здесь оставаться до седых волос.
Солнце перешло зенит, и в лагере синих, вопреки воле и желаниям, настало затишье. Игроки лежали на песке, прикрыв головы разнообразными головными уборами, изредка заходя в воду, лениво, словно нехотя. Только 4-с неутомимо плескался в воде уже не первый час, чем в конечном итоге привлек внимание 1-с. Приподнявшись на локте, он стал рассматривать 4-с, его глаза, в которых всегда можно было увидеть настроение и отношение к человеку, сейчас были полуприкрыты, лицо непроницаемо. Хм, вот ни болта себе — родственничек. Соплеменник… А по-другому посмотреть, Иван-дурак, иначе не скажешь». Блаженно улыбающийся 4-с действительно выглядел дурашливо. Еще пару месяцев назад он здорово завидовал тем, кто летом ездит к Черному морю.
