— …говорят, с гепардом. Ластилась, обнимала, покрывала поцелуями. Прилюдно, блудница! Гепарда бы хоть постыдилась!
Хасан встрепенулся. За горькими размышлениями он успел потерять нить беседы:
— О ком ты, голубка?
— О Марьям, конечно. О мой поджаристый пирожок с курдючным салом! О ней, бесстыжей. Ибо сказано:
Когда ни пройду по двору, о любимом думая
Всюду эта вертихвостка задом трясет.
И как это можно бесстыдно задом трясти,
Когда думы мои об одном лишь любимом?
Скрежет зубовный был ей ответом. Куда?! Куда скрылся мерзавец, что убедил Ляму в ее поэтическом даровании?
Харранка принялась разоблачаться. Красотой она и в девичестве не блистала, а пожив несколько лет в сытости и праздности, — и подавно. И кто из поэтов придумал, что «зад, подобный горе песка» — это красиво?
— Иди же ко мне, красавчик мой!
«Сабих!! — мысленно взвыл правитель. — Где ты?»
Всему на свете приходит конец. Липким объятиям, подобным прикосновениям куска теста, тошнотворному дыму алоэ, визгливому женскому речитативу. Всему.
Забарабанили в дверь кулаки. Донеслось отрывистое:
— Гонец! Гонец к господину! От эмира Халеба и Харрана, Балака Горы! Немедленно!
За дверью стоял крепыш в кольчуге, драных шароварах и неряшливо намотанной чалме. Ноги крепыша изгибались колесом, нос его тянулся к нижней губе, словно принюхиваясь к чему-то. Щеки свисали, как у пастушеского пса, редкие усики торчали воинственно — и попробовал бы кто сказать, что Сабих ибн Васим не заслуживает своего имени! Ох, не поздоровилось бы наглецу!
Раньше чем опомнилась ошарашенная Ляма, Хасан подхватил шальвары и халат — и к двери. Уже снаружи, облачаясь под сочувственными взглядами стражников, он почувствовал себя на седьмом небе. Милостив Аллах и велик. Не только карает, но и награждает порой!
— Скорее, Сабих, скорее! — покрикивал Хасан на ходу. — Отчего медленно так? Где шлялся?
— Виноват! — Звуки вырывались из горла Сабиха, словно собачий лай. — Вина раздобыть не могли. И ладья шахматная запропастилась. Искали.
— Ох, на кол бы вас всех! Ну, двинули.
Дальше всё сложилось великолепно. Верный Сабих провел владыку потайным ходом за пределы дворца. А там уж все честь-честью: и винишко, и бастурмация с перцем, и шахматы. Курений — никаких. Женщин — тоже. Однажды Хасан пригласил танцовщиц, но бабы-то дуры… Всё разболтают-растрезвонят. Тайный приют перестал быть тайным. После скандала, что случился во дворце, Хасан так и сказал танцовщицам: «Скрывайте то, что с нами было, и пусть собрания охраняются скромностью». А потом прогнал их из города. Потому что скромности у танцовщиц, что у гепарда под хвостом.
Но сейчас все должно было пойти иначе, Хасан повязал своих собутыльников круговой порукой. На посиделках в тайном доме решались многие дела. Возвышения и назначения, налоги и откупные, долги и взятки. Попасть на пирушку значило стать в Манбидже влиятельным лицом. Неудивительно, что Сабих ибн Васим старался вовсю, ограждая своего хозяина от шпионов.
Навстречу уж спешил хозяин дома с распростертыми объятиями:
— О, славна ночь эта и час! Идем же, о повелитель.
— Весь внимание и предвкушение.
Зашуршали, откинулись занавеси. В глаза ударили золотые огни ламп. Теплые летучие тени побежали по стенам. Хасан полной грудью вдохнул запах свободы — с горчинкой лампового масла, ароматами жареного мяса и вина.
В комнатке, отделанной бирюзовыми тканями, среди ковров и подушек сидели гости Хасана. Кадий Бурхан с бородой вкось и легкой сутяжинкой в глазах. Казначей Керим — колобок масляный. Глянешь на него, праздник вспоминается, сытный Курбан-байрам. А вот и начальник стражи Сабих ибн Васим. Брыластый, крепкий, кривоногий. Рожа красная, нос пуговкой, брови выгоревшие — не один лиходей во сне криком заходится, Сабиха вспоминая.
Все это Хасан отметил походя, краем глаза, потому что взгляд его сразу устремился к великану, что играл в шахматы с кадием. Великану в заплатанном халате и тюбетейке. Посох свой Рошан бросил за спиной, так чтобы в любой момент легко дотянуться.
Позиция на доске сложилась аховая. Великан потерял ферзя и коня, но и кадию приходилось несладко. Вся мощь его фигур была бесполезна: ладьи, кони и слоны лишь мешали друг другу. Немногочисленные фигуры Рошана сдерживали их, грозя нанести смертельный удар королю, едва те двинутся.
Хасан не глядя протянул кубок. Керим плеснул хмельного. Дожидаясь господина, гости не прикасались ни к пище, ни к вину. Теперь же, повинуясь едва заметному кивку Хасана, Керим бросился разливать вино.
— Сдавайся, Бурхан, — поморщился правитель. — Аллах свидетель — если бы ты судил так, как играешь с этим человеком, в Манбидже воцарилось бы беззаконие.
— И как это я могу сдаться, — сварливо отозвался судья, — когда у меня войск больше? Я так скажу: этот пройдоха или колдун, или жулик. Дай-ка, Хасан, скажу я, выведу его на чистую воду.
— О да! Рошан играет фальшивыми шахматами, — хихикнул Керим, пластая бастурму огромным кинжалом. — А в рукаве у него два ферзя лишних. И с десяток полей доски.
Судья засопел угрюмо и смешал фигуры. Взгляд его, обращенный к гебру, вполне мог прожечь дырку в халате.
— Я так скажу вам: мое поражение проистекло из того, что конь ходит буквой «лям». Только из-за этого.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Хасан, подсаживаясь. — Объясни.
Кадий взял кубок. Отхлебнул:
— Клянусь всеми тяжбами и указами Манбиджа, — начал он, — я так скажу. Ходи конь буквой «нун», порядки и построения этого человека сделались бы для меня безопасны. И отчего Аллах запретил менять правила во время игры? Будь иначе, я дал бы черному слону взятку. А племянника его устроил бы писцом в управу. И скажу вам так: победа стала бы мне дозволена.
— Я хочу сыграть с тобой, — сказал Хасан, глядя на Рошана. — Бурхан — наш лучший игрок. Никто лучше его не знает правил и уложений игры. Как он мог проиграть?
— Садись, уважаемый. Я тоже хочу сыграть. Чтобы узнать человека, надо выпить с ним вина, засесть за шахматишки или сразиться в поединке. Вина выпить успеется. Шахматы — вот они, а что до поединка… Пусть Всевышний оградит нас от этого. Сыграем.
Уже по одному тому, как великан расставлял фигуры, Хасан, сам опытный шахматист, понял, что перед ним мастер. Что ж… Тем достойней состязание.
Играть ему выпало белыми. Посмеиваясь над самим собой, он двинул вперед королевскую пешку. Зубодробительно стандартное начало. Но пусть Фаррох знает, что властитель Манбиджа стоит на страже традиций.
Великан поразмыслил немного и зеркально повторил ход противника. Хм? «Признает мой жизненный опыт и взгляды на мир, — понял Хасан. — Деликатность ему не чужда».
