Он был в черных кожаных штанах, которые кончались чуть ниже его колен. Свободная белая присборенная рубаха была украшена множеством кружев, нашитых не только вместо воротника и манжет, а абсолютно везде, где только можно. О высокие сапоги при ходьбе то и дело стукались ножны тонкого длинного меча, выполненные из зеленой крокодильей кожи, расшитой серебром.
Быстрым упругим шагом он приблизился к столу.
— О Сунт-Аграм, великий маг,
Ты славен среди смертных так.
Как ни один, допрежь тебя,
Позволь, и воспою же я
Твой разум, силу, гордый нрав…
И щедрость… Ну, скажи, я прав?
— прогремел внезапно звучный голос, который казался неуместным в темной унылой комнате.
Колдун огляделся и уставился на якобы деревянный потолок, который прикрывал каменные своды и делал комнату ниже. Из него струился странный желтый свет, который не имел видимого источника.
— И я тебя приветствую, поэт Токан. Стихами я тебе ответить не могу, но утешением тебе должны послужить деньги, приготовленные для победителя. Надеюсь, что и ты внесешь в игру свою лепту, — сказал немного язвительно Сунт-Аграм, намекая тем самым на хроническую неплатежеспособность поэта.
— О нет, сегодня я в порядке,
Кошель мой полон, я в достатке!
Я написал недавно оду…
И королю ее я продал.
Отвесил господин мне злата —
Теперь я заживу богато!
И Токан гордо выпятил грудь и подбросил на ладони кошель, который, правда, казался бедным родственником по сравнению с мешком Авенадора.
Топот в коридоре огласил приход последнего сегодняшнего посетителя. Барон Тевонидис влетел в двери так, что дверь, распахнувшись, стукнулась о деревянные панели на стене. Его массивная фигура в сером плаще, который он не снимал даже при аудиенции у короля, быстро приблизилась к столу.
— Надеюсь, я не слишком опоздал, уважаемый, — поклонился он Сунт-Аграму, продолжавшему сидеть на табурете и изучающе разглядывать разношерстное общество, собравшееся сегодня для игры.
— Да нет, хотя ты пришел последним, — сказал чародей довольно приветливо. — Я думаю, что на сегодня мы все. Надеюсь, мы не слишком поспешили…
Он склонился над столом и стал что-то внимательно разглядывать на нем.
* * *
Конан вскочил и огляделся. Его удивила необыкновенная тишина, окружавшая его со всех сторон.
Камера, в которой он был заключен теперь, сильно отличалась от прежней. Стены здесь были гладкие, никаких скоб на стенах, никаких сточных канавок по углам. И пол был таким гладким, что он даже пощупал его рукой. Его желтизна не резала глаз, а успокаивала, а вещество, из которого он был сделан, было приятным на ощупь.
Конан встал и попробовал, не будут ли скользить ноги. Пол пружинил, но ноги на нем стояли, как прибитые. Свет лился сверху, и Конану все это совсем не нравилось. Он провел руками по телу, потер лицо и незаметно сгорбился. Кинжал был на месте.
Он запрокинул голову и стал искать источник такого яркого и сильного света. В камере не было потолка, по крайней мере такого, к которому он привык. Где-то высоко над стенами, там, откуда струился этот свет, всеми цветами радуги переливалось что-то, что могло быть потолком.
Конан взглядом оценил высоту стены: «Слишком высокие и слишком гладкие».
Он приблизился к двери камеры и для проверки толкнул ее. Бесполезно. Дверь даже не дрогнула. Она была сделана из той же массы, что и стены и потолок. Только несколько иной оттенок желтизны указывал на то, что там находится выходу
Киммериец просунул ноготь в щель между стеной и дверью. Слегка нажал…
К его безмерному удивлению дверь открылась внутрь.
Конан высунул наружу голову, готовый в любой момент снова захлопнуть дверь, если оттуда грозит опасность. Он увидел помещение, очень похожее на то, из которого сейчас выглядывал. Но разница между ними, однако, была. Посередине стоял стол. Конан еще никогда такого не видел.
Дело в том, что это была, собственно говоря, массивная деревянная призма. На ней лежал огромный кусок жареного мяса. Конан не мог определить, из какого животного он мог быть изготовлен. Он не знал такого огромного зверя. Потом он флегматично пожал плечами и глубоко втянул в себя воздух. Облизнувшись, он одним прыжком оказался у мяса.
Он схватил в руку сломанную кость, торчащую из мяса, и поднес мясо ко рту. Его сильные здоровые зубы хищно впились в жаркое. По подбородку потек жир. Конан наслаждался вкусом пищи и в первый момент даже не заметил, что мертвая тишина, еще недавно выводившая его из себя, исчезла.
Похоже, приближалась гроза. Грохот раздавался откуда-то с небес. Конан посмотрел вверх, но там ничего не изменилось. Никаких туч. Его тюрьму прикрывало нечто радужное, меняющиеся, чего он при всем своем старании не мог рассмотреть. Но он не позволил этому неизвестному лишить себя хладнокровия и продолжал пировать.
Наконец у него в руке осталась одна лишь кость. Она была толстая, но полая внутри. Не будь она такой огромной, Конан поставил бы и последний украденный золотой на то, что это птичья кость. Некоторое время он рассматривал чисто обглоданный сустав, а потом хотел выбросить его. Но в конце концов он не сделал этого, а, наоборот, покрепче стиснув ее в руке, взмахнул над головой.
Покрытая жиром, она выскользнула у него из рук и так ударилась об стену, что та загудела. Конан поднял ее. Оторвав кусок рубахи, которая после пребывания в тюрьме превратилась в рваную тряпку, он тщательно вытер кость. Затем опять попробовал помахать ею над головой. Теперь было гораздо лучше. Она со свистом рассекала воздух.
— Хотя такое оружие многого не стоит, но по крайней мере у меня хоть что-то будет в руках, — проворчал он, засовывая кость подмышку, чтобы иметь обе руки свободными.
Он осмотрел оставшуюся часть камеры, нет ли там чего-нибудь попить, но тюремщики не дали себе труда предусмотреть что-либо подобное. Конан в душе поблагодарил незнакомого благодетеля.
Открыть вторую дверь было уже не так просто, но с помощью острого конца кости Конану в конце концов удалось ее выломать.
Коридор, в который он попал, тянулся в двух направлениях!
На мгновение он заколебался, потом двинулся налево. Если бы пришлось кому-нибудь объяснять, почему он так поступил, он не смог бы этого сделать.
Он проходил мимо дверей других камер. В некоторые он заглянул. В те, которые были открыты. Другие, хотя на них не было видно засова или замка, не открывались.
— Ну, что ж, — пожал Конан плечами, — здесь, видно, действует колдовство.
Он даже не мог представить себе, как он был близок к правде.
Сначала камеры были пустыми. Только примерно в десятой из тех, в которые он заглянул, нашлись следы постояльцев. Здесь воняло мочой. Желтые стены, забрызганные кровью, никто не удосужился вымыть.
