Впереди был берег реки, обрывавшийся в воду глинистым откосом. Не Бог весть какая гора, зато и правда кроваво-рыжая, крупно слоистая — глаз помимо воли ищет, не выкатится ли из размытых слоёв яйцо динозавра, да с птенчиком, спящим внутри. Несмотря на поздний час, на горке вовсю кипела жизнь. Сверху горел большой костёр, и оттуда вниз бил кинжальный луч фонаря. Большая охота шла с переменным успехом. Лжеинженер Степаныч и его подруга Эльвира бродили по горло в воде, временами ныряя. Они ворочали коряги, шарили под камнями, пускали в ход и руки, и ноги. Рак нынче был квёлый, линялый, на приманку не шёл, вот и оставалось вытягивать его вручную из нор. Если повезёт, хватать за спинку. А не повезёт — давать сцапать себя за палец и тащить, не зевая. Благо в воде совсем не больно. Народ чай недаром советует добывать рака только в месяцы, у которых в названии есть буква «р». А нынче — июль.
— Здорово, Мгиви! — Фраерман подошёл к костру, прищурился, критически оглядел добычу в корзинке. — Да-а, не густо. Хорошо, свининкой запаслись, так-то оно вернее.
В корзине шевелили клешнями от силы с полсотни раков. Да и те сплошь мелкие, снулые. Река ни дать ни взять ограждала племенное поголовье, прятала его от двуногих чревоугодников.
— Не ловля, а онанизм. — Мгиви зябко передёрнул плечами и повёл туда-сюда лучом фонаря. — Только мёрзнем напрасно да зря батарейки жгём.[35]Я ведь им сразу сказал: ребята, не фиг баловаться, давайте лучше щёлкну…
— Щёлкну — это как? — заинтересовался Фраерман.
В это время внизу плеснула вода, и у костра нарисовались лжеинженер с подругой. Продрогшие, сопровождаемые тучами комаров.
— Ы-ы-ы-ы-ы!..
Они дружно кинулись к спасительному костру, Эльвира сразу схватилась за полотенце, а инженер задержался возле корзинки, чтобы стыдливо побросать в неё добытое. С десяток раков, на раков-то не очень похожих. Сам он, впрочем, тоже не слишком напоминал инженера. По крайней мере такого, какого изображали плакаты советских времён: в очках и белом халате, соплёй перешибить. Фраерман цепко мазнул взглядом: широкие плечи, отлично прочеканенная грудь, бугристые бицепсы… А ещё — длинная побелевшая строчка операционной штопки и милая татуировочка на плече. Там скалился выцветший череп, увенчанный надписью по-английски: «Killing is not murder».[36]Взгляд Фраермана сместился, и в душу пролилось тепло. Эльвира определённо была беглой голливудской звездой. Точёные ножки, нежная талия… ну и всё такое прочее. Сплошь синее, дрожащее, в пупырышках гусиной кожи.
— Ребята, ну, может, хорош уже дурью мучиться, а? — подбросил дров в костёр Мгиви. — Нашли экзотику! Давайте щёлкну, а потом пойдём чайку попьём. С ромом. Карибским, отвечаю… Давайте щёлкну, простудитесь!
В его голосе Фраерману послышалось искреннее сострадание.
Вместо ответа инженер усмехнулся, поставил спутницу между собой и огнём и принялся сноровисто растирать. Фраерман посмотрел, как двигались его руки, и распознал навык, которым рядовому российскому инженеру обладать опять же не полагалось.
— Ну что, согрелась? — спросил массажист. — Тогда пошли, пошарим ещё.
— Как скажешь, дорогой, — улыбнулась та. Тряхнула головой и первая направилась к воде. Комарьё взвыло от восторга и тотчас густо облепило скульптурные формы…
— Господи, за что ж он её так? — невольно сморщился Фраерман. — Что за укрощение строптивой?
— Да был у неё с Краевым грех… — усмехнулся Мгиви. Глянул на огонь, на Матвея Иосифовича и поправился: — Нет, не тот, о котором ты сразу подумал… Тут о высшей магии речь. Теперь вот искупает, старается изо всех сил. Хочет жить дружно… Да, впрочем, все хотят, дурных нет… — Фраерман непонимающе смотрел на него, и Мгиви вздохнул. — Нет, не догоняешь ты, Мотя. Совсем. Краев, он… Ну вот есть, к примеру, пахан хаты, вор отряда, смотрящий зоны, вор в законе… А как назвать человека, который стоит над всеми смотрящими, над всеми положенцами,[37]над всеми законными ворами? Да не в масштабе одного отдельно взятого государства, а всего мира в целом? Не знаешь? Я тоже не знаю… Но если перевести с блатного языка на оккультный, фамилия этого человека Краев. Он ещё не знает о своих возможностях, но, думаю, очень скоро разберётся. Вот все и хотят с ним жить дружно…
Фраерман дал ему выговориться и кивнул.
— В оккультном, Гиви, я не силён, но сегодня, похоже, Краев нашёл твой меч-кладенец, из-за которого ты двадцать лет чалил. На севере отсюда, у излучины реки, там, где лесистая горушка. Можешь забирать. Только ушки на макушке держи — немцы, похоже, пронюхали чего, завтра поутряне Приблуда садится им на хвост, чтобы внести в дело ясность. Хочешь, двигай с ним, только на дистанции, чтобы Кондрат не обиделся, не решил, что за ним секут… В общем, корешок, бери и владей. Что твоё, то твоё.
Выслушав эту новость, негр очень долго молчал.
— А помнишь, Мотя, — тихо проговорил он затем, — как мы с тобой однажды в «бочке» сидели? Как майку твою хавали? Как от зусмана дубели? Как спали «в розе»?[38]Так что одному мне этот меч теперь на фиг не нужен. Давай, корешок, свалим на пару. С песнями. Хочешь?..
— Свалим? Да ещё с песнями? Это куда? — спросил Фраерман, а сам вспомнил давнее: холод, голод, сырость, сквозняк, смертную обречённость карцера. Плесень шубой на стенах, едва живую батарею, мокрые, вонючие, до крови натирающие ноги чивильботы…[39]И хомо сапиенсы, обречённые терпеть. И другие сапиенсы, для них всё это придумавшие.
— Сам толком не знаю, — печально сознался негр. — Говорят, куда-то на новый уровень. Известно лишь, что существует дверь, а меч этот является ключом к любому замку… — Мгиви крякнул, усмехнулся, косо глянул на Фраермана. — Нет, Мотя, нет, с головкой у меня покамест порядок. Лучше вспомни классика: что наша жизнь — игра…
— Да уж, — подошёл к корзине Фраерман, вытащил членистоногого, повертел на фоне светлого неба, тронул за усы и вновь бросил в корзину. — Дверь, говоришь? На новый уровень? И где же она?
Матвей Иосифович был далеко не сентиментален, но на какой-то миг ему стало жаль рака. Сидел себе спокойно, никого не трогал, линял, наращивал хитин, а его вдруг цап — и в ШИЗО. С перспективой быть заживо сваренным. Вся жизнь — игра, а люди — карты. Кто-то козырный, кто-то битый уже, кто-то у кого-то прячется в рукаве. А кто-то вдруг возьмёт и заявит, что игра вовсе не стоит свеч. И поставит на плиту ведро с кипятком.
