Оставался Мацуме, но нормально контактировать с молчаливым узкоглазым не получалось. Причем не только у него. Гениальный бортинженер выглядел вещью в себе. Нет, он жил. Даже улыбнуться мог, причем глядя в глаза. Но наивно было полагать, что он улыбается при этом тому на кого смотрит.
Япошка мог быть самым неудобным членом команды, если бы не Богданов. Этот побивал все рекорды, хотя у него была в этом фора — он активно не нравился Александру.
— В этом и проблема, — пробормотал Погребняк себе под нос.
С другой стороны, проблемы нет. У капитана свои задачи, у Александра свои. Согласно инструкции, они не пересекаются. Пересечение интересов возможно разве что в случае форс-мажора. А на этот случай у капитана есть специальный пакет, запертый в сейфе. Богданов никогда не откроет его без надобности. И не узнает о содержимом. Он даже не догадывается, что там может быть. Более того, капитан молиться будет, чтобы не случилось той нештатной ситуации, при которой пакет придется вскрыть.
И никто, кроме капитана, не знает о существовании пакета. А Погребняк знает. Более того, он знает и то, о чем не догадывается даже капитан. Например, что внутри лежит совершенно безобидная бумага с гербом Агентства. На этой бумаге значится, что…
В дверь постучали. Грубо, как будто не было других средств оповещения и надо было обязательно молотить по створке кулаком, как сотни лет назад. Погребняк недовольно поморщился, но спохватился и поспешно натянул налицо непроницаемое выражение.
— Войдите.
Створка отъехала, и в каюту вошел Кадзусе с небольшим металлическим кейсом. Японец чуть заметно поклонился и прошел внутрь. Дверь с едва различимым пшиком вернулась на место.
Кадзусе деловито подошел к столу, поставил кейс. Щелкнули хромированные запоры.
— А что, звонок не работает? — полюбопытствовал Погребняк.
— Не люблю пользоваться электроникой там, где она не нужна, — поделился японец. — Присядь к столу, закатай рукав.
Александр присел рядом, расстегнул застежку и принялся педантично подворачивать ткань.
— А сигнал оповещения, значит, лишний?
— Абсолютно, — серьезно кивнул Кадзусе. — Наши предки прекрасно справлялись без этого. Я понимаю, что есть руками некрасиво и негигиенично. Но постучать рукой в дверь, спрашивая разрешения войти… Напротив, в этом есть что-то интимное. Я не просто нажал кнопку, я протянул тебе навстречу руку. Разве нет?
Погребняк пожал плечами и опустил оголенную до плеча руку на столешницу. Кадзусе набросил ему на предплечье синтетическую манжету и принялся химичить с кнопками и дисплеем.
— Посмотри на нашу молодежь, — продолжал он между делом. — Они разучились писать руками. Мои предки владели искусством иероглифа, мои современники пользуются кнопками, либо наговаривают, используя голосовой модуль. И то редко. Они разучились пользоваться речью. В комнате сидят двое молодых людей, общаются. Нет, они не говорят, они сидят каждый перед своим дисплеем и выплескивают себя в сеть.
— Мир меняется, — снова пожал плечами Погребняк.
— Не дергайся, пожалуйста, Алекс, — осадил японец. — Мир меняется слишком стремительно. И я думаю, не все изменения идут ему на пользу. Костыль полезен тому, кто потерял ногу. Но когда здорового человека ставят на костыли, хорошо ли это?
— К чему ты?
— К тому. Техника, позволяющая нам лететь к звездам — это хорошо. А насколько нужна техника, отучающая нас стучать в дверь, писать, рисовать, спускать воду в сортире, разговаривать друг с другом? Мы становимся придатком кнопок, сенсорных и голографических дисплеев. Хорошо ли это?
— Это прогресс.
— А мне кажется, что это прогресс лишь отчасти, а отчасти регресс. Как инь и ян. Понимаешь?
И Кадзусе впервые посмотрел на Александра открыто. Настолько, что тот едва не опешил. Да, доверительный контакт со старшим японцем явно налаживался.
— Вы с братом не очень-то похожи.
— Это с детства. Так получилось. У нас всего шесть лет разницы, но я родился в одну эпоху, а он уже в другую. Хотя казалось бы — всего шесть лет.
Кадзусе вздохнул, пискнул кнопкой, запоминая показания, и снял манжету. Принялся убирать оборудование в кейс.
— Рукав можешь опустить, — сказал, не глядя на Погребняка, — и вот еще что…
Японец споткнулся. Александр спокойно опустил рукав, застегнул. Кадзусе закрыл кейс и решительно щелкнул запорами.
— Что у вас с капитаном, Алекс?
— Спроси у него, — беспечно отозвался Александр.
— Он не ответит.
— А я отвечу? — Погребняк внимательно поглядел на доктора.
— Надеюсь, — тот больше не прятал взгляд и тоже смотрел на Александра.
— У нас все в порядке.
— Но вы с ним…
— Только друзья. Никакого секса, — улыбнулся Погребняк.
Японец коротко ухмыльнулся, давая понять, что оценил шутку.
— Я серьезно.
«Да, — промелькнуло в голове, это не Баркер. Тот бы поржал и забыл, о чем была речь, или сделал бы вид, что забыл, и принялся травить байки. С японцем нужна другая схема».
— Почему тебя это интересует?
— Я врач. Меня заботит не только здоровье каждого члена экипажа, но и здоровье команды.
«В психолога, значит, доктор решил поиграть. Хорошо».
Александр встал из-за стола и прошелся по каюте.
— Хорошо. Знаешь что такое спортивный интерес?
Погребняк резко остановился и посмотрел на Кадзусе сверху вниз.
— Тебе может быть не интересно прыгнуть выше забора, но тут приходит некто и прыгает выше него. Или даже не прыгает, а смотрит на тебя и говорит: «а мой брат выше забора сигает, а ты никогда так не прыгнешь». Говорит и уходит. И тебе может быть плевать на этого говоруна. И на его брата. И на возможность прыгать выше забора. Тебе это не интересно по определению. Это не твоя тема. Но тут задет спортивный интерес. И вот ты начинаешь прыгать. Не потому что тебе надо. Не потому что что-то угрожает твоей жизни, авторитету, благосостоянию, положению — нет. Всем наплевать. Прыгнешь ты или нет — не важно. И для тебя это не важно. То есть, если прыгнешь, то ничего в жизни не изменится. Но ты будешь прыгать, просто для того, чтобы сказать: «да, я могу». Спортивный интерес. И так не только с забором. Так во всем.
— И что вы не поделили с капитаном?
— Не важно. — Александр быстро облизнул губы. Ему показалось, что по ситуации этот жест будет верным. А там пусть японец его расшифровывает. Хотел быть психологом, пусть будет. — Важно другое. Капитан не спортсмен.
Кадзусе покачал головой:
— Ему не надо быть спортсменом.
— А это не важно, — улыбнулся Александр. — Я же не про олимпийские игры, а про характер.
