— Мистер Бампо, — английский у Аль-Мансура был превосходным, с едва уловимым акцентом, — компания высоко ценит ваш огромный опыт и ваши заслуги. К сожалению, обстоятельства против нас — вы прекрасно знаете, что такое конкурентная борьба. Нас теснят, и мы вынуждены защищаться. В сложившейся ситуации у нас нет другого выхода — нам придётся уменьшить заработную плату большинству служащих «High Tech». Конечно, мы не можем платить вам, — директор по персоналу выдержал короткую паузу, — в вашем прежнем статусе главы департамента новых разработок меньше, чем платили раньше. Это было бы несправедливо, — ещё одна пауза, — …и мы предлагаем вам стать инструктором по подготовке молодых специалистов. Зарплата у вас будет меньше, но и работы тоже будет меньше — гораздо меньше. Да и ответственности тоже будет куда меньше.
— А кто придёт на моё место? — спросил Нат, сохраняя спокойствие. Сотрясать воздух патетическими высказываниями вроде «Я никогда не боялся ответственности!» или задавать идиотский вопрос «Но почему?» было бессмысленно — ясно ведь, что всё уже решено.
— На ваше место, — глаза Аль-Мансура похолодели, — придёт новый перспективный работник. Из Саудовской Аравии — такова политика нового руководства компании. Вам хватит трёх дней на передачу дел?
— Я… могу подумать? — ошеломлённо выдавил Нат.
— Думайте. До завтра, но не больше, — жёстко произнёс Аль-Мансур. — Вам до пенсии ещё несколько лет — вряд ли стоит отказываться от выгодного предложения. Особенно принимая во внимание, — добавил он, глядя в глаза Натаниэлю, — настоящие и будущие перемены. Вы меня понимаете? — закончил директор по персоналу, вставая и давая понять, что аудиенция окончена.
Вернувшись к себе в офис, Бампо отключил внешнюю связь и вышел через свой личный терминал в базу данных своего департамента. Ещё пару лет назад с помощью Мэрфи он создал на одном из жёстких дисков укромный уголок — настолько укромный, что его объём даже не отображался на диаграмме заполненности диска, а открыть его можно было только еженедельно менявшимся кодом, известным лишь самому Нату. В этот скрытый сектор он записывал свои последние идеи и разработки, касавшиеся маскировочного поля — «шапки-невидимки», как его называли. Введя код доступа, Натаниэль подождал, пока на экране появится запрос на подтверждение, и снова набрал код, изменив в нём всего один из пятнадцати символов. «Неверно! — тут же появилось на экране. — Внимание! Повторная ошибка приведёт к уничтожению массива!». Нат усмехнулся и повторил неверный код. Дело сделано — программа-убийца запущена, и всё то, что Натаниэль сюда записывал, стёрто без возможности восстановления.
Нат отнюдь не обольщался — над «шапкой-невидимкой» работало множество людей, и рано или поздно кто-нибудь из них додумается до того, что уже пришло в голову ему, Нату. Один человек не остановит технический прогресс — наивно на это надеяться. Но как бы то ни было, он, Натаниэль Бампо, не будет помогать новым хозяевам его страны.
А что именно случилось с «High Tech Corporation», Нату этим же вечером разъяснил Колдуэлл — разъяснил предельно доходчиво, несмотря на то, что они на пару осушили целую бутылку виски.
— Нас купили с потрохами, старина, — сказал Джон угрюмо. — Арабский мир сколотил огромные деньги на продаже нефти — настолько большие, что Восток уже не в силах их переварить! Арабы уже давно — где-то с конца прошлого века — активно инвестируют эти деньги в западную экономику, получая на этом бешеные дивиденды. Потом началось долевое участие, а затем и скупка контрольных пакетов акций. Потомки бедуинов наловчились владеть ultimate weapon[14]современности — деньгами — не хуже, чем их предки владели кривыми саблями… Ты не найдёшь сейчас на всём нашем континенте ни одной мало-мальски значащей фирмы, где не был бы задействован арабский капитал! Эр-Рияд заинтересовался нашими разработками, — кстати, и разработками твоего отдела по синтезу пищевой органики, — и решил прибрать всю корпорацию к рукам. Ты представляешь, какие им светят прибыли, если удастся наладить серийный выпуск синтезаторов в промышленных масштабах? А мы с тобой, — Джон горько покачал головой и со щелчком распечатал банку пива, — отработанный материал. Тот, кто тебя сменит, — он ведь выходец из саудовской элиты, так что брыкаться бестолку. Тем более что ты — белый.
— Я не буду учить браун-скинов тому, что знаю и умею сам, — глухо сказал Нат. — Они убили Джейн.
На следующий день Натаниэль подал заявление об увольнении. Его не удерживали, хотя выразили вежливое сожаление. Причитающие ему деньги он получил полностью, до последнего цента, — никто не собирался обманывать его по мелочам и добивать упавшего.
* * *
Целый год Нат ничего не делал, благо за без малого сорок лет работы в «High Tech» его текущий счёт изрядно вырос. Он не знал, куда себя деть, и зачастую просто сидел на кухне, тупо наблюдая, как по оконному стеклу стекают дождевые капли. И одна и та же мысль назойливо стучала в его голове — раз за разом: «Мы проиграли демографическую войну — остаётся только подписать безоговорочную капитуляцию…». «Мы растаяли, как кусочек холодного белого сахара в чашке горячего чёрного кофе…» — думал Натаниэль, размешивая сахар и глядя над поднимающийся над фарфоровой чашкой лёгкий дымок.
Он почти никуда не выходил, покидая свое одинокое жилище только в случае крайней необходимости, а Дик Мэрфи и Джон Колдуэлл навещали его нечасто — у них хватало своих проблем. «Каждый выживает в одиночку» — похоже, это циничное выражение становилось будничным.
Иногда Нат по многолетней привычке возвращался мыслями к работе, размышлял о векторе напряжённости маскировочного поля, о его конфигурации, об эмиттерах и о расходе энергии, но он тут же гнал эти мысли прочь. Всё, с прошлым покончено, и возврата нет.
Однако были и другие мысли, которые Натаниэль анализировал, стараясь довести до логического завершения. Белые проиграли — это факт, но это всего лишь констатация факта. Остаётся ещё вопрос: почему это произошло? Почему энергичная раса, преобразившая мир и достигшая невиданных доселе высот, тянущаяся к звёздам и к тайнам материи, вдруг начала угасать, совершая то, что можно было с полным правом назвать расовым самоубийством?
Нат думал. Времени у него было предостаточно, а привычка думать над той или иной проблемой вошла в плоть и кровь. Освободившись от жесткого ритма, навязываемого всем образом жизни и работой в корпорации, он вдруг получил возможность поразмыслить над темами, которые раньше полагал отвлечёнными, бесполезными, поскольку от них вряд ли можно было ожидать реальной экономической выгоды, исчисленной в денежных единицах.
«Мы жили хорошо, даже очень хорошо — у нас было всё. Мы поднялись на вершину, огляделись и… поняли, что дальше идти некуда, да и незачем. И нам стало тепло и уютно, и мы перестали понимать тех сумасбродов, которые когда-то плыли через бушующие моря, ломились сквозь непролазные джунгли и карабкались по скалам. Хотя нет, мы их понимали — если в конце пути героев ждали груды золота или алмазные россыпи. Тогда да, тогда стоит сворачивать шеи на преградах и в кровь обдирать руки. Но для нас всё это было уже позади — мы шагали по протоптанным дорогам, точнее, мчались по ним на своих роскошных машинах. Нам не надо было ломать голову над тем, как нам жить — рецепт уже приготовлен. Добейся успеха и наслаждайся жизнью — регламентированной и до последней клеточки расчерченной жизнью, где каждому отведено соответствующее место. Нам объясняли, что хорошо и что плохо, что надо кушать и как нужно одеваться, какую машину купить и какую передачу смотреть, какой пастой чистить зубы и за какого кандидата голосовать на выборах. И мы слушались, и следовали предписаниям, и радовались тому, как хорошо всё у нас устроено — мы ведь искренне в это верили. И когда нам говорили, что дети нам не нужны, потому что они сводят с ума своих родителей и мешают им жить, мы тоже этому верили. И мы забыли о том, что любой народ живёт только до тех пор, пока продолжает себя в детях.
