— Изабеллы Кастильской,[16]— сказала я, припомнив уроки истории.
— Именно так, — отвечала она, по видимости, довольная, что я знаю ее тезку. — Понимаете ли, моя мать — уроженка Кантабрии. Отец мой, напротив, родился здесь. В этих самых стенах.
— Значит, ты наполовину англичанка и наполовину испанка? — переспросила я.
— Да, если вам угодно постигать меня частями, — отвечала она.
Я посмотрела на нее, затем обвела взглядом гостиную. Там висели любопытные портреты — предков нынешних обитателей, надо полагать, — и красивый гобелен на стене, обращенной ко двору; хорошо бы, отметила я про себя, внимательно рассмотреть его утром при солнечном свете.
— Но ведь вы не… — начала я, размышляя тем временем, как лучше задать вопрос. — Вы ведь не живете здесь одни? Вдвоем?
— Разумеется, нет, — отвечала Изабелла. — Мы слишком юны, и нас не следует оставлять одних.
Я вздохнула с облегчением.
— Благодарение небесам, — сказала я. — С кем же вы живете, если не с родителями? Не могли бы вы позвать взрослых?
К моему потрясению, ни единым мускулом не шевельнув, Изабелла распахнула рот и оглушительно, душераздирающе завопила. Я не вдруг разобрала, что она лишь прокричала мое имя. Элайза Кейн.
— Что такое? — вопросила я, в страхе прижав ладонь к груди. Сердце отчаянно колотилось. Я покосилась на Юстаса, но тот взирал на меня невозмутимо, ярко блестя белками глаз при свечах.
— Прошу меня извинить, — молвила Изабелла, скупо улыбнувшись. — Однако вы просили позвать взрослых.
— И ты позвала меня. Весьма громогласно.
— Вы и есть взрослый, — пояснила она. — Поскольку мисс Беннет отбыла. Вы заняли ее место. Вы здесь единственный взрослый и ответственный человек.
— Ха! — слегка усмехнулся Юстас, встряхнув головою, будто заявление сестры не внушило ему особого доверия. Удивился не он один. Я совершенно растерялась.
— Однако объявление… — начала я, уже утомившись растолковывать вновь и вновь.
— Разместила мисс Беннет, — сказала Изабелла. — Я же вам объяснила. Вы заняли ее место.
— Но кто за все отвечает? Кто, скажем, платит мне жалованье?
— Мистер Рейзен.
Опять этот мистер Рейзен. Стряпчий. Значит, Хеклинг не вполне меня обманул.
— И где же, позволь спросить, сей мистер Рейзен?
— Живет в деревне. Утром я могу вас проводить, если желаете.
Я глянула на замечательно красивые напольные часы в углу. Уже миновало десять вечера.
— Мистер Рейзен обо всем печется, — продолжала Изабелла. — Он платит гувернантке, он платит миссис Ливермор и Хеклингу. Дает нам деньги на карманные расходы.
— И отчитывается перед вашими родителями?
На сей раз Изабелла пожала плечами и отвернулась.
— Вы, вероятно, устали, — сказала она.
— Весьма, — подтвердила я. — День выдался нелегкий.
— И голодны? В кухне наверняка найдется что-нибудь, если…
— Нет, — сказала я и вскочила. Довольно с меня на один вечер. — Нет, меня несколько укачало в коляске. Быть может, вам лучше проводить меня в спальню. Я высплюсь, и все наладится, а завтра я разыщу мистера Рейзена и во всем разберусь.
— Как вам угодно, — промолвила Изабелла и тоже поднялась. Юстас мигом вскочил и прижался к ней. Она улыбнулась мне, снова напустив на себя хозяйскую личину. — Будьте любезны, следуйте за мной.
Мы поднялись по лестнице. Была она величественна и изысканна; не удержавшись, я ладонью погладила мраморную балюстраду. Ковер под ногами также оказался весьма роскошен, хотя его, как и все прочее в доме, похоже, несколько лет не меняли.
— Мы с Юстасом спим на втором этаже, — сказала Изабелла, указав в конец коридора; дверей я почти не разглядела, ибо мрак освещала лишь одинокая девочкина свеча. — Вы этажом выше. Надеюсь, вам понравится. Я всей душою на это надеюсь.
Я вгляделась в нее, не понимая, имела ли она в виду пошутить, однако в лице ее читался скорее стоицизм. Мы поднимались дальше — Изабелла со свечой на три ступени опережала Юстаса, тот на три ступени опережал меня. Я посмотрела на его босые ноги. Были они очень маленькие, и на пятках различались рубцы, словно он носил обувь, из которой уже вырос. Кто приглядывает за этим мальчиком, если в доме нет взрослых?
— Сюда, Элайза Кейн, — позвала Изабелла, пробираясь по коридору, а затем распахнула тяжелую дубовую дверь и вошла в спальню.
Спустя несколько мгновений перешагнув порог, я мысленно поблагодарила Изабеллу за то, что своей свечою она зажгла в комнате три другие; обстановка теперь проступала отчетливее, и я осмотрелась. Комната оказалась весьма уютна, велика и просторна, было в ней не холодно и не жарко, постель виделась мне удобной. Беспокойство рассеялось, и я прониклась добрыми чувствами к этим детям и к этому дому. Утром, решила я, все будет хорошо. Все прояснится.
— Что ж, доброй ночи, — сказала Изабелла и направилась к двери. — Надеюсь, вы будете почивать спокойно.
— Доброй ночи, мисс Кейн, — сказал Юстас, устремившись за сестрой, и я улыбнулась, кивнула им обоим, пожелала доброй ночи и крепкого сна и прибавила, что с нетерпением жду завтрашнего более обстоятельного с ними знакомства.
Оставшись одна впервые с той минуты, когда поутру заперла за собою дверь дома, я присела на постель, вздохнула с облегчением и огляделась. Меня подмывало разрыдаться над несообразностью миновавшего дня и расхохотаться над его несуразностью. Я расстегнула чемодан, однако решила, что вынимать вещи и развешивать их в гардеробе и раскладывать на столе пока не стоит. Это подождет до утра. Я лишь извлекла ночную сорочку, с наслаждением стянула с себя промокшую одежду, облачилась ко сну и слегка умылась над тазиком, что стоял на тумбочке подле кувшина воды. Отдернув штору, я выглянула в окно и с удовлетворением обнаружила, что оно расположено на фасаде и смотрит на лужайку. Я попыталась открыть высокую раму, дабы вдохнуть ночного воздуха, однако рама оказалась запечатана и усилиям моим не поддалась. Вдалеке петляла дорожка, что привела к дому нас с Хеклингом; совершенно опустевшее поместье заливал свет месяца небесного. Успокоенная, я легла в постель — матрас надлежащим образом пружинил, подушки оказались мягки. Все будет хорошо, сказала я себе. Жизнь неизменно налаживается, едва как следует выспишься.
Я задула последнюю свечу на тумбочке, до плеч натянула одеяло, закрыла глаза и зевнула во весь рот. Издалека донесся весьма неприятный крик — я было решила, что это Винни отходит ко сну, но затем крик повторился, и то кричала не лошадь; нет, решила я, вероятнее всего, это ветер в ветвях, ибо он успел разбушеваться, а в окно застучал дождь. Ветер стонал ужасно, точно женщина, удушаемая до смерти, однако дневные странствия и непостижимая троица моих новых знакомых в Годлин-холле утомили меня сверх всякой меры, и никакой ветер, сказала я себе, не воспрепятствует моим ночным грезам.
