— Вы не зайдете? — удивленно спросила я; неужели он так и бросит меня на крыльце, словно я немногим важнее чемодана?
— Я туда не ходок, — отвечал он, удаляясь. — Я вон тама живу.
И, к изумлению моему, он попросту сел в коляску и покатил прочь; я стояла, раскрыв рот и спрашивая себя, со всеми ли новыми домочадцами здесь обращаются подобным образом.
Спустя мгновение дверь отворилась, и я обернулась, ожидая наконец узреть моих неведомых нанимателей.
Но за дверью не обнаружилось ни мужчины, ни женщины — открыла мне девочка. Лет двенадцати, решила я, старше моих маленьких школьниц, очень бледная и красивая. Волосы ее вились локонами до плеч или чуть ниже. Одета она была в белую ночную сорочку, с пуговицей под горлом и длиною по щиколотку; свечи в передней озаряли ее со спины, и она походила на призрака, что немало меня напугало.
— Здравствуйте, — негромко сказала она.
— Добрый вечер, — с улыбкою отвечала я, стараясь взять себя в руки, делая вид, будто все идет как полагается. — Я не ожидала, что дверь откроет хозяйская дочь.
— Правда? А кого вы ожидали? Премьер-министра?
— Скорее дворецкого, — отвечала я. — Или служанку.
Девочка улыбнулась.
— Обстоятельства наши нынче стеснены, — помолчав, объяснила она.
Я кивнула. С ответом я не нашлась.
— Итак, — сказала я. — Вероятно, мне следует представиться. Меня зовут Элайза Кейн. Я новая гувернантка.
Девочка еле приметно закатила глаза и открыла дверь шире, впуская меня.
— Всего несколько часов прошло, — сказала она.
— После чего?
— После отъезда предыдущей. Мисс Беннет. По крайней мере, она уехала. Очень хотела уехать, ужасно. Но не могла, конечно. Пока не нашла замену. Пожалуй, это было любезно с ее стороны. Делает ей честь. А теперь приехали вы.
Я ступила в дом, не зная, как понимать эту удивительную тираду. Вопреки словам Хеклинга ожидая, что вот-вот спустятся девочкины родители, я огляделась, и великолепие дома поразило меня. Был он весьма традиционен, и хозяева не пожалели средств на убранство. Однако мне почудилось, что подправляли этот дом, пожалуй, не один год назад, а в последнее время о состоянии обстановки почти не заботились. Впрочем, здесь было чисто и царил порядок. Тот, кто вел хозяйство, трудился на совесть. За моей спиною девочка закрыла дверь, и от тяжкого грохота я вздрогнула, в страхе обернулась, а затем испугалась вновь, ибо подле девочки стоял маленький мальчик годами четырьмя ее младше и в такой же накрахмаленной ночной сорочке. Я его не заметила сразу. Должно быть, он прятался за дверью.
— Элайза Кейн, — промолвила девочка, пальцем потеребив нижнюю губу. — Странное имя. Такое простецкое.
— По-моему, у рабочего класса всегда такие имена, — заметил мальчик, сморщившись, точно был довольно-таки, однако, не совершенно уверен в своей правоте. Я взглянула на него, не понимая, нарочно ли он нагрубил, но он дружелюбно улыбнулся, и я решила, что он просто констатировал очевидное. Если уж говорить о классовой принадлежности, вероятно, я и впрямь представляю рабочий класс. В конце концов, я прибыла сюда работать. — У вас в детстве была гувернантка? — спросил он. — Или вы ходили в школу?
— Я ходила в школу, — сказала я. — Святой Елизаветы, в Лондоне.
— Я нередко размышляю, каково это, — сказала девочка. — Мне представляется, Юстас в обыкновенной школе подвергся бы непереносимым страданиям, — прибавила она, кивнув на брата. — Он, как видите, весьма хрупкое дитя, а мальчики бывают очень грубы. Во всяком случае, так мне говорили. Сама я с мальчиками не знакома. Кроме, разумеется, Юстаса. У вас много знакомых мальчиков, мисс Кейн?
— Только братья маленьких девочек, которых я учу, — сказала я. — Говоря точнее, учила. Я, видишь ли, была учительницей.
— В той же школе, куда ходили в детстве?
— Да.
— Боже мой, — слегка усмехнулась она. — Можно подумать, вы так и не повзрослели. Или не захотели взрослеть. Но это правда? О мальчиках? Что они в высшей степени грубы?
— Бывает, — сказала я, озираясь. Мы что, так и будем всю ночь тут беседовать или меня все-таки проводят в мою комнату и представят взрослым? — Что ж, — улыбнулась я, напустив на себя авторитетность. — Как бы то ни было, я прибыла. Вы не могли бы сообщить обо мне вашей маме? Или папе? Может, они не слышали, как подъехала коляска.
Едва я помянула родителей, Юстас слегка напружинился, но ничего не сказал. У девочки отчасти поубавилось высокомерия — она прикусила губу и отвела взгляд; будь ее гримаса несколько отчетливее, в ней читалось бы смущение.
— Бедная Элайза Кейн, — сказала девочка. — Боюсь, вас завлекли сюда обманом. Ведь так говорят, да? — прибавила она. — Я недавно прочла это выражение в книге, и оно весьма мне понравилось.
— Говорят так, — согласилась я. — Но, мне кажется, ты неверно понимаешь, что это значит. Меня наняли к вам гувернанткой. Ваш отец поместил объявление в «Морнинг пост». — Что бы ни говорил Хеклинг, абсурдно предположить, будто предыдущая гувернантка поместила объявление сама.
— В сущности, ничего подобного он не делал, — беспечно отвечала девочка; Юстас прильнул к ней всем телом, и она его обняла. Он и вправду был хрупким ребенком. Казалось, в любую минуту грозит переломиться. — Вероятно, нам лучше присесть, мисс Кейн, — сказала девочка и первой направилась в гостиную. — Вы, надо полагать, устали с дороги.
Забавляясь и тревожась при виде столь взрослого поведения, я в ошеломлении последовала за ней. Она подождала, пока я сяду на длинный диван, затем устроилась в кресле напротив, точно хозяйка Годлин-холла, а не хозяйская дочь. Юстас поколебался между нами, в конце концов сел в дальний угол дивана и принялся разглядывать собственные ноги.
— Так ваши родители дома? — спросила я. Быть может, вся эта история — некий замысловатый розыгрыш, с неудобопонятной целью призванный одурачить осиротевшую молодую женщину. Быть может, в этом семействе все умалишенные.
— Боюсь, что нет, — отвечала она. — Только мы с Юстасом. Миссис Ливермор приходит каждый день и всевозможным манером хлопочет. Она немного стряпает и оставляет нам еду. Надеюсь, вы любите пережаренное мясо и недоваренные овощи. Но она живет в деревне. С Хеклингом вы, разумеется, уже знакомы. У него дом возле конюшен. Ужасный человек, не правда ли? Напоминает мне обезьяну. И пахнет очень странно.
— Он пахнет лошадью, — вставил Юстас, щербато мне улыбнувшись, и я, невзирая на смятение, невольно улыбнулась в ответ.
— Весьма явственно, — согласилась я, а затем в растерянности повернулась к его сестре: — Прости, ты не сказала, как тебя зовут.
— Правда?
— Да.
Она нахмурилась и кивнула.
— Как грубо с моей стороны, — сказала она после бесконечной паузы. — Меня зовут Изабелла Уэстерли. В честь одной из великих королев Испании.
