Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Луна светила особенно ярко, как редко бывает летом. Голоса становились все тише. Многие уже спали или просто лежали, упившись до бесчувствия. Трещали поленья в костре. У тех, кто сидел ближе к огню, лица были красные, лоснящиеся, а у тех, что в сумраке, синевато-бледными, и по всем лицам скользили неуловимо быстрые тени. Визе думал о предстоящей встрече с приором, о том, что, очевидно, придется пообещать Вильман ему, благо город все равно пока не взят. Внезапно он услышал громкий хохот, напоминающий рыдания. Смеялся Гернат, задрав голову и глядя на луну. Плечи его вздрагивали. Визе удивился, что вначале не узнал его голоса. Луна! Говорят, в такие лунные ночи люди сходят с ума или умирают, и луна будто бы в этом виновата. Глупости и ересь. Выдумки, недостойные человека, — а естественным состоянием человека Визе считал воинское и монашеское, прочие служили ему подспорьем, — все от Бога. И в лунную ночь удобнее целиться во врага. И все. Он поднялся, крикнув телохранителей, приказал провести себя в шатер.
Он не раздевался на ночь — привык спать в кольчуге. Сейчас спать не хотелось. Не спать ночами он тоже привык. У порога, подобрав босые ноги под коричневую рясу, сопел отец Рональд, но Визе не был уверен, что он спит, хотя кто его знает… Ему было известно, что духовник, как и предыдущий, следит за ним по приказу Великого Магистра, но не делал ничего, чтобы это изменить. Визе не был болтлив, не собирался изменять ордену, и старик его устраивал. Уж если орден полувоенный, то лучше иметь под рукой человека проверенного и привычного.
Сидя на постели, Визе продолжал прислушиваться. Видимо, в лагере не спал не только он. Слышались шаги, где-то фыркали кони — обычный лагерный шум. У костра несколько голосов горланили охотничью песню, — отсюда, издалека, она звучала как-то жалко. Переговаривались стражники у входа в шатер. Визе удвоил внимание.
— …и вот я его ясно увидел, как тебя вижу. Он на дереве стоял, в развилке, во весь рост.
— И голова волчья?
— Волчья, верно. А тело человечье. Только голову он повернул, — а луна светит, — вижу, уши торчком, углами, и шерсть седая на морде. Перекрестился я, и он исчез.
— Откуда ж он взялся?
— Не знаю… По лесу много всякой нечисти бродит, еще со времен язычников. А это тоже в лесу было, возле Старых болот.
— А отец Рональд говорил, будто у черта рыло, как у свиньи.
— Нет, у этого была волчья морда, я разглядел. Может, это и не черт был — оборотень, для них волчье обличье милее всего. Луна тогда тоже была, как нынче…
Они умолкли. «Вот подходящая минута, чтобы появился тот, кто сбросил штандарт, — думал Визе. — И человек это, надо сказать, чрезвычайно осторожный, раз ни один из стражи его не заметил… а если он так осторожен, зачем ему обращать на себя внимание? Если только это не дурацкая шутка кого-нибудь из гернатовцев. Сам граф вряд ли замешан, испугался, и все же… если так, он пожалеет об этом. А если без его ведома — найду и душу выбью!»
Если, если, если… Он поймал себя на том, что невольно ожидает чего-то. Дотронулся до перевязи с мечом, лежащей поверх одеяла. Прикосновение к оружию обычно успокаивало, но теперь этого не произошло, наоборот, холод металла еще больше раздражал. Тут новая мысль пришла ему в голову — если (опять если!) в лагере побывал чужой, по следу можно было пустить собак! Как же он сразу не догадался! Это просчет, сейчас следы почти наверняка затоптали. Хотя чужой еще может обнаружить себя. А если свой — и собаки не понадобятся. Мысли сделали круг. Обнаружить — как? Опять ждать? И рассвет уже скоро… Худшие часы — перед рассветом.
Странный озноб проник сквозь теплоту ночи. Он ворочался без сна, ожидая — чего? Явления? Знака? Но вот Солнечные пятна, пронизав ткань шатрового полога, упали на ковер. Визе взглянул на них, потом на свою руку с кольцом. Солнце. Это и есть знак.
Визе едва успел подняться, как появился Гернат, мрачный, с опухшим лицом. Отец Рональд крикнул служку, тот разлил по кубкам вино.
— Радуешься небось? — спросил Гернат, опрокинув содержимое кубка себе в глотку. — Отхватил жирный кусок?
— Я всего лишь смиренный слуга ордена, граф.
— Слуга… Что дальше думаешь делать?
— Поеду в приорат Восточных земель.
— А мне что-то тошно… И охота не веселит. А! Вот мысль! Послушай, комтур, я буду не я, если не сделаю налет на Вильманский край, благо вассалы со мной! Ударим, и… Как бог свят! Подпалю деревеньку, порадую свою душу. И не сердись — на вашу долю еще останется. Я ведь так, для веселья… Я тоже бескорыстный. Рыцарю не пристало быть корыстным. Он берет, но не копит. Вот сейчас коней оседлаем…
— Удачи тебе. Только вначале мы с тобой подпишем договор.
При слове «договор» отец Рональд быстро достал спрятанную в изголовье постели серебряную шкатулку и вынул из нее свернутый в трубку пергамент.
— Какой еще договор?
— О передаче Восточных земель.
— А может, я передумал?
— А как же «рыцарю не пристало быть корыстным»?
— Ха! Он испугался! Ну, пошутил, люблю пошутить, особливо со святыми отцами…
Вопреки его утверждению, Визе вовсе не выглядел испуганным. Он вообще крайне редко испытывал страх, хотя был подозрителен и осторожен. Но сейчас он понимал, что Гернат куражится, по обыкновению.
— Прочти, — сказал он коротко. Обращался он, разумеется, к отцу Рональду, так как Гернат был неграмотен.
«In nomine patris, et filii, et spiritus sancti.
Орден рыцарей святого Маврикия, заключая военный союз с высокородным Готфридом графом Гернатом, обязуется передать ему в бенефиций приорат Восточных земель по условиям, обговоренным заранее. Названный же граф Гернат, со своей стороны, обязуется поставить под знамена ордена две тысячи пехотинцев и пятьсот всадников, а также, в случае начала военных действий, самому выступить на стороне ордена, со своей дружиной. Равно так же и орден берется помогать названному графу, в чем поручителем выступает комтур Генрих Визе. Gloria tibi, domine. Amen».
— И обязательно тебе нужно марать пальцы в чернилах, комтур? То ли дело старый обычай — поклялся на мече, а того, кто усомнился в слове твоем — этим же мечом — по черепу. Я ведь не Лотар, которого вы обвели вокруг пальца и теперь держите с потрохами. «Обязуется»… Никому я ничего не обязан! Захочу — поставлю, захочу — при себе оставлю.
— Я ведь знаю, рыцарь, что семьсот из этих двух с половиной тысяч уже идут на соединение с нами.
— И все-то он знает, этот монах! Ну, послал я их, так ведь я и назад повернуть могу.
Гернат еще поломался немного, потом приказал принести свою печать. Затем долго сравнивал обе копии договора (одна была для него, другая оставалась у Визе) — не умея читать, сличал каждую букву, чтобы обнаружить возможный подвох, наконец поставил вместо подписи крест, прибавив: «Если ты думаешь, что эта закорючка меня к чему-нибудь обязывает…» — и скрепил пергамент своей печатью. После этого, разумеется, полагалось выпить, что и было сделано, и в ритуальных заверениях в преданности и пожеланиях удачи прошло еще полдня, после чего лагерь свернули и воинство с треском и топотом снялось с места.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
