Авентюра первая. Исход(зима 1102-1103 гг.)
Всюду беда и утраты,
Что тебя ждет впереди?
А. Блок. Роза и крест
— Странник я! Странник!
Площадь была почти пуста, и вопли громко отдавались среди домов, зависая в сыром прозрачном воздухе. Переходившая площадь девушка остановилась и обернулась. Мимо церкви двое стражников лениво волокли какого-то бродягу, а он вырывался и кричал:
— Странник я! Паломник, а не вор!
Никто его не слушал. Снова пошел слабый снег и скрыл голосящего оборванца, продолжавшего повторять, что он странник, и тащивших его стражников. Девушка плотнее запахнулась в плащ и зашагала дальше. Ей было лет пятнадцать. У нее были рыжие волосы, заплетенные в косу, и отнюдь не характерная для рыжих внешность. У тех обычно округлое молочно-белое лицо, усыпанное веснушками, либо остренькое и вытянутое. У девушки были тонкие, правильные и резкие черты лица и пристальные карие глаза. Высокая, она несколько сутулилась и глядела прямо перед собой. Возле нарядного каменного дома, на воротах которого красовалось изображение двух поднявшихся на дыбы единорогов, смуглый черноволосый юноша небольшого роста седлал коня.
— Здравствуй, Адриана, — сказал он, когда девушка оказалась рядом.
— Здравствуй, Даниэль. Уезжаешь сегодня?
— Да, на службу королю. — Видно было, что его больше волнует сама это новость, чем девушка.
— Ну, дай тебе Бог, — безразлично сказала она и двинулась дальше.
В соседней подворотне стояли две женщины.
— Бедняжка, — сказала одна другой, — сирота, да еще и бесприданница…
Девушка свернула за угол. Там, стиснутый двумя богатыми дворами, стоял маленький серый дом. Адриана пнула ногой незапертую дверь и вошла.
Внутри было ненамного теплее, чем на улице. Дрова давно кончились. Не снимая плаща, Адриана, положив руки на колени, опустилась в кресло возле холодного очага.
Три месяца назад, во время последней вспышки чумы, умерли ее родители. Саму Адриану болезнь почему-то миновала. Отец ее был живописцем, рисовал миниатюры на пергаменте, зарабатывал плохо, но это его мало волновало. Семья жила как лилии полевые, что не жнут и не сеют. Родители Адрианы очень любили друг друга. Это было идеальное супружество. Они умерли в одночасье и до последнего дыхания были влюблены друг в друга, как в день свадьбы. Занятые только собственными чувствами, они никогда не интересовались другими людьми и не обращали на них внимания, в том числе и на свою единственную дочь. В детстве Адриана как должное пронимала равнодушие отца и матери, а затем- равнодушие всех окружающих. Неуклюжая, неловкая, болезненно застенчивая, она не умела сходиться с людьми, подобно большинству обойденных вниманием детей. Сколько она себя помнила, друзей и подруг у нее не было. Смерть родителей поразила ее меньше, чем можно было ожидать. Впрочем, ее жалели — ведь жалость ни к чему не обязывает. Сосед-бургомистр, чьи заказы часто выполнял отец Адрианы, относился к ней благожелательно. С сыном его, с которым она поздоровалась на улице, — он был на четыре года старше Адрианы — ее связывали лишь отношения холодной и также ни к чему не обязывающей вежливости. Больше, пожалуй, она в последнее время ни с кем не разговаривала. В маленьком Книзе, где почти все знали друг друга, она была бесконечно одинока. И после долгих часов бесцельных скитаний по городу с еще большей силой ощущала свое одиночество. Глядя в затянутое бычьим пузырем окно, она думала о своей жизни. Пока она жила, продавая кое-какие старые вещи. Скоро в доме останутся одни голые стены. Как существовать дальше, она не знала. Прокормиться каким-нибудь ремеслом? Всегда у нее все ломалось или рвалось. «Что у тебя за руки!» — сердясь, кричала мать, и она в испуге роняла шитье или тарелку. Она прочитала все книги, какие есть в доме, у бургомистра и у другого постоянного заказчика отца — настоятеля собора Святой Маргариты, многие из них знала наизусть, но кому это нужно? Вот если бы она родилась мужчиной… да и тогда вряд ли пригодилось бы. К чему ученость, когда все кругом воюют? Замуж при такой бедности ее никто не возьмет, да она и не хотела замуж. Разве что продать дом и податься в служанки… и унизиться перед всем городом? Нет уж, лучше так… существовать бесцельно, никчемно, забившись в собственную конуру, и каждый день думать только о том, как бы протянуть дальше.
Она сидела, зимние сумерки заполняли комнату, а она все не двигалась, словно переполнявшая душу тупая тоска приковала ее к месту.
«Сколько это может продолжаться? — думала Адриана. — Должно быть, до самой смерти».
Это было во вторник после Крещения. А еще через две недели комтур Визе осадил Книз.
Бургомистр Николас Арнсбат продолжал сидеть в ратуше, хотя была глубокая ночь. Он уже привык спать урывками, а после нынешнего совещания городских старшин спать и вовсе не хотелось. Разговор шел уже о том, чтобы сдать город. Осада продолжалась сорок два дня. До сих пор все атаки осаждающих были отбиты, но прошлым утром, во время последнего штурма на стене был убит Гибер, командовавший городским ополчением. От самого ополчения тоже оставалась едва половина. И все же Арнсбат был против сдачи. Он слишком много слышал о Генрихе Визе, и о том, что орден Святого Маврикия делает с жителями захваченных городов.
«Проклятая война! Да, династия Кнерингов создала величие страны, но она же ее и погубила, разрушив собственное строение. Вот уже двадцать лет прежде единое королевство разорвано на многочисленные лоскуты, и все бароны, князья, маркграфы только и думают, как бы отхватить от соседнего лоскута. Теперь и орден озабочен расширением своих земель. Рыцари, в бога мать! Нет чтобы с неверными сражаться — полезли сюда. До сих пор все эти невзгоды нас миновали, мы — город небольшой, небогатый, исправно платили подати, кому следовало, — и вот, докатилось и до нас.
А ведь нам не выстоять. Кладовые пусты. Хорошо, что сейчас зима и нет недостатка в воде, но голод нас доконает. Есть сведения, что Визе послал за осадными машинами. А стены Книза не чета даже вильманским. Весна не за горами. Лед на реке начнет таять, и они полезут в драку. А кому защищать город? Раненым? Женщинам? Нет, своими силами город не удержать. Итак, остается последняя надежда — Аскел… не за горами… если он уже перевалил через горы… Известия о нем были получены больше двух месяцев назад, когда об осаде и речи не было. А через горы зимой… и подумать страшно… ну, он мог просто повернуть назад. Но даже если он уже по эту сторону, он может не знать о том, что творится в Книзе. А если и знает… придет ли?»
Бургомистр припомнил все, что знал о Вельфе Аскеле. Отец его, Георг, выдвинулся из простых латников, получил феод где-то рядом со Сламбедом. А у этого чуть ли не войско свое. Пожалуй, что самый молодой из королевских полководцев, лет двадцать пять, но на службе с детства, поднаторел… Вельф дважды приезжал в Книз, они с бургомистром дружны, можно сказать, однако причина ли это, чтобы двинуть солдат против ордена? Ведь никаких союзов не заключалось, договоров не подписывалось… кто знал? «Купец, купец, только о торговле и думал! И все же надежда есть надежда. Послать бы человека к нему… а кого пошлешь? На стенах каждые руки на счету, всякий, кто в силах держать оружие, — держи! А ведь слабосильного не пошлешь. Смелого, конечно, так сейчас все с голодухи стали смелые, но в первую очередь ловкого… и преданного городу… и неприметного, чтобы мог пробраться сквозь орденский лагерь… а еще лучше — ангела, чтоб на крыльях перелетел! К утру нужно все решить. Иначе будет поздно. А сейчас…»
