— Не за что, — так же негромко отозвался Вадим Сергеевич. — Поверь, я испытываю то же самое. Только…
Алина покачала головой:
— Не нужно. Не сейчас. Не здесь.
— А когда же? — вырвалось у Вадима Сергеевича. — Ты напишешь… Сергею?
Алина снова покачала головой:
— Нет. Такое в письмах не сообщают. Пусть дослужит спокойно.
— А потом?
— А потом я ему скажу.
— О чем?
Алина слегка улыбнулась:
— Обо всем, наверное. Только… Только я не уверена, что должна называть имена. Это лишнее.
— Тогда — что же?
— Просто скажу, что полюбила другого. И хватит об этом, я не хочу загадывать наперед, это ни к чему хорошему не приводит. Мы приехали, вот наша гостиница.
За ужином в гостиничном ресторане оба говорили о пустяках, потом был балет в «Мариинке» и, казалось, Алина была всецело захвачена историей несчастной девушки Жизель, так непохожей на ее собственную историю.
«Молодость, — с какой-то безнадежностью думал Вадим Сергеевич. — Молодым все легко: встречаться, прощаться, влюбляться… Они думают, что у них впереди если не вечность, то уж век-то точно, и на этот — их — век им всего еще будет отпущено полной мерой. Она скажет… А я потом буду утешать сына, которого сам же и обидел так жестоко. А потом? Нет, об этом даже думать страшно, права Аля, не нужно ничего загадывать наперед, не нужно…»
А ночь снова сделала ненужными какие бы то ни было объяснения и предположения. Пожалуй, это был один из тех редких случаев, когда любовь не нуждается в словах. Так, по крайней мере, казалось Вадиму Сергеевичу, только он все-таки ошибался. Больше всего на свете Алине хотелось услышать от него те самые «главные слова», которые превратили бы их сумасшедший роман в нечто более серьезное и… прочное.
Она не слышала этих слов от Сергея, который всего-то два с небольшим года тому назад стал ее первым мужчиной. И она была у него первой, чего он никогда не скрывал. В принципе не любивший лишних слов, Сергей считал само собой разумеющимся, что они с Алиной поженятся, хотя и предложения, как такового, не делал. Просто в один прекрасный день начал обсуждать детали их свадьбы. Хотя… и подобные разговоры не слишком жаловал.
Алине казалось, что она его любит. А потом, после смерти Инны Ивановны, когда увидела огромное, неподдельное горе своего будущего свекра, поняла, что вот она — настоящая любовь. Испытала чувство огромной жалости к Вадиму Сергеевичу, незаметно перешедшее в нежность и стремление позаботиться. А уж от этого чувства до любви было даже меньше, чем один шаг, который она и сделала, опьянев от весеннего воздуха прекрасного, романтического города.
Сделала — и окончательно потеряла голову от уже совершенно других ощущений. Близость с Сергеем оставила ее практически равнодушной: ни особых мучений, ни особого блаженства. Но ведь они собирались пожениться! Хотели, чтобы у них было, как минимум, трое детей. А Алина вовсе не была наивной и прекрасно знала, откуда берутся дети.
Но теперь… Все мысли о замужестве, детях и прочих атрибутах семейной жизни просто вылетели у нее из головы. Она любила — и наслаждалась каждым мгновением этой любви. Если бы еще Вадим Сергеевич сказал, что тоже любит ее. Хотя бы раз это сказал!
Но он шептал ей нежные слова, а тех, которых она так ждала, не произносил. Может быть, и не любил, просто — не устоял перед искушением? Тогда она — вдвойне предательница, и никакого снисхождения не заслуживает. Вернется Сергей, она скажет ему, что полюбила другого, что была его любовницей и теперь не может выйти замуж, как думалось раньше. Не может — и все.
Где и как она будет жить, Алина не слишком задумывалась. Тут Вадим Сергеевич был как раз прав: молодость не обременяет себя расчетами и рассуждениями. Что будет — то и будет, как-нибудь все образуется, на одном городе свет клином не сошелся, можно будет уехать куда-нибудь подальше, постараться все забыть и начать новую жизнь. Как, где, с кем? Сейчас это не имело абсолютно никакого значения.
Когда они на следующий день собрались в Петергоф, то, не сговариваясь, приняли тот же тон общения, что и в Вене. Только обращение «дядя Вадим» исчезло из речи Алины, именно исчезло, она просто делала микроскопическую паузу после местоимения «вы» и продолжала говорить, как ни в чем не бывало. Точнее, отвечать на вопросы или восторгаться увиденным.
Кресла в небольшом салоне первого класса были расположены на носу прогулочного катера, обзор был потрясающим, а стекла надежно защищали от довольно-таки прохладного, хоть и южного ветра. Несмотря на то, что сезон только-только начался, пассажиров уже было достаточно: не забронируй Вадим Сергеевич билеты прямо из гостиницы, стоять бы в очереди часа два, не меньше.
— А в Петергоф можно попасть только по морю? — спросила Алина.
— Это не море, девочка, это — Финский залив, довольно мелкий.
— Какая разница?
— Да никакой. Нет, можно ехать и на машине, но я хотел показать тебе Кронштадт. Видишь, вон там, справа.
Далеко справа, словно прямо из воды, вырастали какие-то строения и величественный собор с нестерпимо блестевшим на солнце золотым куполом.
— Красиво… — мечтательно сказала Алина. — Только море какое-то серое.
— Это же север. Вот поедешь на Средиземное море…
Вадим Сергеевич осекся на полуслове. Поездка на море — это ведь свадебное путешествие. А свадьбы, возможно, не будет…
Алина, словно бы не заметив возникшей неловкости, продолжала любоваться берегами по обе стороны залива. Это действительно было красиво: новые кварталы на Приморском шоссе и на Васильевском острове чуть ли не вплотную подступали к самой воде.
И в Петергофе она вела себя идеально: была ровно-веселой, в меру оживленной, в меру задумчивой, сравнивала местные дворцовые интерьеры с венскими чудесами и то и дело щелкала фотоаппаратом.
Вадим Сергеевич даже подумал, что если бы аппарат был не цифровым, а прежним, пленочным, неизвестно, сколько километров этой самой пленки понадобилось бы на снимки: сначала Москвы, потом — Вены и вот теперь — Санкт-Петербурга с его окрестностями. Все-таки технический прогресс — великое дело.
— Будешь заказывать отпечатки? — поинтересовался он. — Или просто сбросишь на компьютер?
Алина почему-то ответила не сразу, словно этот простой вопрос нуждался в самом тщательном обдумывании.
— Наверное, сначала сброшу на компьютер, — наконец ответила она. — А потом потихонечку буду делать отпечатки… не со всех, конечно.
— Почему? Это же память…
— Я и так ничего не забуду, — услышал он тихий ответ.
И снова почувствовал себя бестактным чурбаном. Зачем спросил? И без того ясно, что не забудет, оба не забудут эти дни и, особенно, ночи. Нет, нужно обязательно внести ясность… никому, в общем-то не нужную.
