После одного такого дождя, не прекращавшегося целый день, Владек и Флорентина воспользовались его результатами и умылись в луже воды, образовавшейся на каменном полу в верхней части подземелья. Ни один из них не заметил, что барон с интересом следил за Владеком, когда тот снял потёртую рубашку и начал кататься по полу, как собака, в луже чистой воды, растирая себя, пока на теле не появились белые полосы. Внезапно барон заговорил.
– Владек, – сказал он едва слышно надтреснутым голосом, – я плохо вижу тебя. Подойди поближе.
Владек был настолько ошеломлён звуком голоса своего благодетеля после такого длительного молчания, что даже не повернулся в его сторону. Но он сразу понял, что этот факт возвещает начало безумия, которое уже охватило двух стариков в подземелье.
– Подойди ко мне, мальчик.
Владек в страхе подчинился и встал перед бароном, который прищурил ослабевшие глаза и напряжённым движением потянулся к мальчику. Он провёл пальцем по груди Владека и с недоверием вгляделся в него.
– Владек, ты можешь объяснить этот небольшой дефект?
– Нет, господин барон, – смутился Владек, – он у меня с рождения. Моя приёмная мать говорила, что этот знак подарил мне Бог-отец.
– Глупая женщина. Этот знак тебе подарил твой собственный отец, – сказал барон мягко и опять на несколько минут погрузился в молчание.
Владек продолжал стоять перед ним.
Когда барон снова заговорил, его голос стал твёрдым:
– Сядь, мой мальчик.
Владек немедленно подчинился. И когда он сел, то опять заметил тяжёлый серебряный браслет, висевший у барона на запястье. Лучик света от окна заставил засиять в темноте подвала великолепную гравировку на нём – это был герб Росновских.
– Я не знаю, сколько времени немцы продержат нас здесь под замком. Поначалу я думал, что война закончится через несколько недель. Я ошибался, и теперь нам нужно смириться с мыслью, что она может продлиться очень долго. Исходя из этого, мы должны более конструктивно использовать наше время, поскольку я знаю, что моя жизнь подходит к концу.
– Нет, нет, – запротестовал Владек, но барон продолжил свою речь, как будто его не слышал:
– А твоя только началась. Поэтому я займусь твоим дальнейшим образованием.
В этот день барон больше ничего не сказал. Казалось, он размышляет над смыслом своих слов. Так Владек получил нового учителя, а поскольку у них не было возможности ни читать, ни писать, ему пришлось просто запоминать и повторять то, что говорил барон. Он выучил огромные отрывки из поэм Адама Мицкевича и Яна Кохановского и длинные куски из «Энеиды». В этом суровом кабинете Владек научился географии, математике и четырём языкам: русскому, немецкому, французскому и английскому. Но самыми счастливыми моментами в его жизни опять стали уроки истории. То была история нации, выжившей в условиях столетнего раздела, в атмосфере утерянных надежд на восстановление польского единства и новых мучений поляков после сокрушительного поражения Наполеона в России в 1812 году. Он познакомился с героическими легендами о старых и счастливых временах, когда король Ян Казимир посвятил Польшу Деве Марии после битвы под Ченстоховом, в которой он сокрушил шведов, и о том, как могущественный князь Радзивилл, владевший огромными земельными угодьями и страстно любивший охоту, поселил свой двор в замке близ Варшавы. Последний ежедневный урок Владека был посвящён истории Росновских. Вновь и вновь он слушал – и без устали был готов слушать опять – рассказ о том, как доблестный предок воевал в 1794 году под знамёнами Домбровского, а затем – в 1809 году – служил под началом самого Наполеона и в награду получил землю и титул барона. Он также узнал, что дед барона заседал в Совете Варшавы, а отец сыграл самостоятельную роль в строительстве новой Польши. Владек был несказанно счастлив, когда барон превращал подвал в учебный класс.
Охранники подвала менялись каждые четыре часа, а разговоры между ними и заключёнными были «strengst verboten» – строго запрещены. Но по обрывкам фраз из разговоров Владек узнавал о ходе войны, о том, что предпринимают Гинденбург и Людендорф, о революции в России и о её выходе из войны в соответствии с Брест-Литовским договором.
Покинуть подвал позволяла только смерть его обитателей. Дверь за последние два года открывалась девять раз, и Владек думал о том, не суждено ли ему провести остаток своих дней в этой грязной дыре, в безрезультатной борьбе с отчаянием, в обретении бесполезных знаний, так и не увидев свободы.
Барон продолжал учить его, несмотря на слабевшие зрение и слух, – Владек каждый раз должен был садиться всё ближе к нему.
Флорентине – его сестре, матери и ближайшему другу – труднее давалась борьба за выживание в подвале. Время от времени охрана давала ей ведро песка и несколько связок соломы, чтобы покрыть грязный пол, и тогда на несколько дней смрад становился менее сильным. В темноте вокруг них ползали насекомые в поисках упавших крох хлеба или картофеля, они несли с собой болезни, и с ними становилось ещё грязнее. Кислый запах разлагающейся человеческой мочи и экскрементов раздражал ноздри и постоянно вызывал у Владека болезненное состояние тошноты. Больше всего он хотел вымыться и часами сидел, уставившись в потолок подвала, вспоминая дымящуюся ванну и доброе, грубое мыло, которым пользовалась няня. Всё это было рядом с точки зрения расстояния, но очень далеко с точки зрения времени.
К весне 1918 года в подвале оставались в живых вместе с Владеком только шестнадцать из двадцати семи заключённых. К барону все относились как к хозяину, а во Владеке видели управляющего. Больше всего Владека беспокоила любимая Флорентина, которой исполнилось двадцать. Она уже давно отчаялась и была убеждена, что до конца своих дней останется в подвале. Владек никогда не признавался в её присутствии, что и он оставил надежды, и хотя ему было только двенадцать, он тоже начинал сомневаться в том, что имеет право на будущее.
Однажды вечером в начале осени Флорентина пришла к Владеку в большую комнату подвала.
– Тебя зовёт барон.
Владек быстро поднялся, предоставив раздел еды старшему слуге, и пошёл к старику. Барон испытывал сильную боль, и Владек с убийственной ясностью – как будто в первый раз – увидел, как болезнь разъела тело барона, превратила его в скелет, покрытый зелёными пятнами. Барон попросил воды, и Флорентина подала ему наполненный до половины кувшин, стоявший на кирпиче по ту сторону каменной решётки. Когда он перестал пить, то заговорил медленно и с видимым усилием.
– Ты видел смерть так часто, что ещё одна не будет значить для тебя слишком много. Признаюсь тебе, что я не боюсь покинуть этот мир.
– Нет, нет, так нельзя, – закричал Владек, впервые в жизни обнимая старика. – Мы почти победили. Не сдавайтесь, барон. Охранники заверяют нас, что война кончается и нас скоро освободят.
– Они говорят так уже много месяцев, Владек. Мы не можем верить им больше. В любом случае, боюсь, что у меня нет никакого желания жить в мире, который они создают. – Он помолчал, прислушиваясь к тому, как плачет мальчик. Поначалу барон хотел предложить ему собрать слёзы вместо питьевой воды, но затем он вспомнил, что они солёные, и посмеялся сам над собой. – Пригласи сюда моего дворецкого и старшего лакея, Владек.
