Пролог
— …Президентом Соединённых Штатов! — ответила она.
— Я могу придумать и более приятный способ разориться, — сказал ей отец, снимая с кончика носа очки и глядя на дочь поверх газеты.
— Не будь таким легкомысленным, папа. Президент Рузвельт доказал нам, что нет более великого призвания, чем служение обществу.
— Единственное, что доказал Рузвельт… — начал её отец, но затем остановился на полуслове и вновь уткнулся в газету, догадавшись, что его дочь сочтёт реплику дерзкой.
Девочка продолжала говорить, как будто прочитав мысли отца:
— Я понимаю, что без твоей поддержки мне не добиться такой цели. Женщина, да ещё польского происхождения…
Газетный барьер между отцом и дочерью моментально исчез.
— Никогда не говори плохо о поляках! — заявил он. — История доказала наше право быть уважаемой нацией. Мой отец был бароном…
— Я знаю. Он ведь мой дед, но его теперь нет рядом, чтобы помочь мне стать президентом.
— А вот об этом можно пожалеть. Он, несомненно, стал бы вождём нашего народа.
— Почему бы его внучке не стать вождём?
— Нет никаких возражений, — сказал он, глядя в серо-стальные глаза своей дочери.
— Так как, папа, — ты поможешь мне? Без твоей финансовой помощи я не могу рассчитывать на успех.
Её отец поколебался, снова надел на нос очки и медленно развернул номер «Чикаго Трибьюн».
— Когда ты вырастешь, мы заключим с тобой договор, — в конечном итоге, политика только из них и состоит. Если результаты праймериз в Нью-Гемпшире будут удовлетворительными, я засыплю тебя деньгами по самую макушку. Если нет, — ты забудешь про свою идею.
— А что, по-твоему, будет считаться удовлетворительными результатами? — немедленно спросила она.
Он опять поколебался, взвешивая слова.
— Если ты выиграешь выборы или получишь больше тридцати процентов голосов, я отправлюсь с тобой на съезд партии, даже если это приведёт меня к банкротству.
Впервые за время разговора девочка облегчённо перевела дух.
— Спасибо, папа, я и думать не могла о большем.
— Да уж, конечно, — ответил он. — А теперь позволь мне разобраться, почему «Кабс» умудрились проиграть «Тайгерам» седьмую игру подряд.
— Но это же просто более слабая команда, на что и указывает счёт: девять — три.
— Юная леди, ты, может быть, немного разбираешься в политике, но, заверяю тебя, ничего не понимаешь в бейсболе! — заявил отец, и тут в комнату вошла его жена. Он повернулся всей своей тяжёлой фигурой к ней навстречу. — Наша дочь собирается выдвинуть свою кандидатуру в президенты Соединённых Штатов. Что ты об этом скажешь?
Девочка смотрела на мать и с нетерпением ждала ответа.
— Я скажу тебе всё, что думаю по этому поводу! Я думаю, что давно пора отправляться спать, и сержусь на тебя за то, что ты не отправил её в постель.
— Да, полагаю, ты права, Софья, — он вздохнул. — Малышка, отправляйся-ка в постель.
Девочка подошла к отцу, поцеловала его в щёку и сказала:
— Спасибо, папа.
Мужчина смотрел вслед своей одиннадцатилетней дочери, пока она выходила из комнаты, и видел, что пальцы её правой руки плотно сжаты в кулачок. Она всегда так делала, когда сердилась или на что-то решалась. Он подозревал, что на этот раз ею владели оба этих чувства, но понимал, что бессмысленно объяснять жене, что их единственный ребёнок — не простой смертный. Он уже давно оставил все попытки заинтересовать жену осуществлением своих амбициозных планов и был удовлетворён уже тем, что она не может подавлять волю дочери.
Он вернулся к чикагским «Кабс» и, дочитав статью, вынужден был признать, что суждение дочери может в итоге оказаться верным и по этому вопросу тоже.
* * *
Флорентина Росновская не возвращалась к этой теме двадцать два года, но, решившись, знала, что отец, несомненно, поддержал бы её и выполнил данное тогда обещание. Ведь поляки всегда умели держать слово.
Прошлое
1934–1968
1
Роды оказались сложными, но тогда для Авеля и Софьи непросто было вообще всё, и они оба философски относились к этому. Авель хотел сына, наследника, который со временем станет хозяином группы «Барон». Он был уверен, что, когда придёт пора передавать дела, его имя встанет в один ряд с Ритцем и Стэтлером, а сеть «Барон» будет крупнейшей в мире.
Авель мерил шагами бесцветный коридор больницы Святого Луки в ожидании первого крика, и его лёгкая хромота становилась заметнее с каждым часом. Время от времени он теребил серебряный браслет и читал выгравированное на нём имя. Авель ни на секунду не сомневался, что его первенец будет мальчиком. Он развернулся и двинулся в обратную сторону, но тут навстречу ему вышел доктор Додек.
— Поздравляю, мистер Росновский! — сказал он.
— Спасибо.
— У вас прекрасная девочка.
— Спасибо, — тихо повторил Авель, стараясь не показывать своё разочарование. Он последовал за врачом в небольшую комнату в другом конце коридора. Через стеклянную стену Авель увидел целый ряд морщинистых лиц. Доктор показал пальцем на его первенца. В отличие от других, её маленькие пальчики были сжаты в кулачок. Авель где-то читал, что дети не умеют делать этого до трёхмесячного возраста. Он с гордостью улыбнулся.
Мать и дочь оставались в больнице Святого Луки ещё шесть дней, и Авель каждый день навещал их. Вокруг кровати Софьи стояли вазы с цветами, рядом на столе лежали телеграммы и открытки с поздравлениями, — всё это убедительно свидетельствовало о том, как много людей вместе с ней радуются появлению ребёнка. На седьмой день мать и дитя — ещё без имени, поскольку у Авеля было шесть вариантов мужских имён и ни одного женского, — возвратились домой.
По окончании второй недели со дня рождения девочки они решили назвать её Флорентиной — в честь сестры Авеля. Ребёнка поместили в только что обставленную детскую на верхнем этаже дома, и Авель часами сидел у её кроватки, наблюдая за тем, как она спит или бодрствует. Он понимал, что должен теперь работать ещё больше, чем раньше, чтобы обеспечить будущее Флорентины и ей не пришлось начинать с того, с чего начинал он. Ей не нужны грязь и лишения, которые он пережил в детстве, или унижения, привычные тогда в Америке для польского иммигранта с никому не нужными русскими рублями в карманах единственного костюма.
Он обеспечит Флорентине нормальное образование, которого так не хватало ему (теперь он исправил этот недостаток).
В Белом доме обосновался Франклин Рузвельт, отели Авеля благополучно пережили Великую депрессию, и Америка была теперь добра к этому иммигранту.
