В последующие годы парижанин заработал большие деньги продажей совершенных копий «Мессии», которые даже знатоки иной раз не могли отличить от оригинала. Потом уже эти имитации копировали многочисленные фабрики, как воспроизводит кто попало многострадальную Джоконду. Скрипки Вийома расходились по миру и росли в цене. Но ни одна из них до сих пор не зазвучала вполне так же, как образцы, которые копировал искатель совершенства с улицы Круа де Пти Шан. Таризио, услышав их и через пятьдесят, и через сто лет, только грустно покачал бы головой.
А будущего покупателя коричневой инкрустированной скрипки — правда, в тот момент еще ничего о ней не знавшего — уж никак нельзя было назвать профаном. Напротив, мистер Джон Харт был эксперт, каких и сейчас мало на свете.
Малер, Симфония № 5
Москва, 2012Пожилая дама в Музее Глинки, которой Штарк первой показывает присланные Молинари фотографии, только отмахивается от него.
— Ну как я буду это для вас искать, молодой человек? Это мне придется перерыть всю картотеку!
— Хорошо, но ведь кто-то может мне помочь?
— Может быть, если только мастера. Эксперты. Но к ним по предварительной записи.
Это Штарк знает, он, конечно, побывал на сайте музея, но его уважение к правилам имеет предел.
— Раз уж я здесь, может быть, они не откажутся посмотреть.
— Ну попробуйте, — с сомнением произносит дама. — Четвертый этаж, сто тридцать шестой кабинет.
Анемичный молодой человек со скрипичным футляром, уже явившийся по записи, пассивно пожимает плечами, когда Штарк просит пропустить его к мастеру буквально на пару минут. Если эксперт узнает инструмент на фотографиях, можно будет договориться с ним о встрече в конце дня, и тогда Иван никого не задержит. Суровый кавказец лет пятидесяти, сидящий за столом в кабинете, едва бросает взгляд на фотографии из-под густых, с проседью бровей.
— Вам зачем?
— Мне предлагают купить этот инструмент, — врет Штарк, чтобы не вдаваться в объяснения.
— Мы не делаем экспертизу для продажи, только для вывоза.
— Я не прошу об экспертизе — мне бы только понять, не краденый ли инструмент.
— Чтобы это было понятно, молодой человек, покупайте у мастера, их в Москве всего десяток, и не покупайте у всяких проходимцев.
— Я… очень хотел бы купить именно эту скрипку. Но я не хочу поощрять нечестность. Или, не дай бог, воровство.
Кавказец поднимает глаза на Ивана и некоторое время хмуро смотрит на него. Затем опускает глаза на фотографии. Штарк начинает волноваться за худосочного скрипача по другую сторону двери: нехорошо получилось.
— Я никогда раньше эту скрипку не видел, — произносит наконец эксперт. — Вам надо к Амиранову. Если он не поможет, никто здесь не поможет.
— Спасибо! Как мне найти его?
Вместо ответа мастер достает мобильный телефон и набирает номер.
— Ираклий Александрович, можно к вам сейчас один молодой человек зайдет спросить про скрипку? Спасибо, а то он мне здесь работать мешает.
Дав отбой, объясняет Штарку:
— Вам во двор, там сарай, на автосервис похож. Левая дверь. Ираклий Александрович все знает о скрипках. Он здесь главный эксперт… Позовите следующего.
Тощий скрипач робко протискивается в кабинет, стесняясь даже широко открыть дверь. А Иван спускается во двор музея; среди зелени там действительно сараюшка, тоже зеленая, с двумя дверями, и на левой табличка: «Амиранов Ираклий Александрович».
Дверь ему открывает совершенно лысый человек в переднике. На мясистом носу у него пенсне, какие Штарк видел на портретах Берии. На вид ему лет шестьдесят, но это только потому, понимает Штарк, приглядевшись чуть внимательнее, что главный эксперт в отличной физической форме; на самом деле вряд ли меньше восьмидесяти — вот и пигментация на лице и руках, и морщины глубокие, как у древнего старца.
— Что вы хотели? — не особо дружелюбно выговаривает старик с еле уловимым акцентом, жестом приглашая Штарка войти. Мастерская неожиданно просторна для сарайчика; Иван явно оторвал Амиранова от работы над виолончелью, детали которой аккуратно разложены на большом столе в центре комнаты.
— Меня зовут Иван, Иван Штарк. Я хотел, Ираклий Александрович, показать вам вот эти фотографии. Ваш коллега сказал, что если вы не узнаете эту скрипку, то и никто другой не узнает.
— Обычно мне приносят инструменты, а не фотографии.
— Инструмент у продавца. Я только хочу удостовериться, что он не краденый и все с ним в порядке.
— Если вы не доверяете продавцу, не покупайте у него инструмент. В нашем деле очень много жуликов. Называют себя мастерами. Прыгают вокруг, как кузнечики. Настоящих мастеров в Москве всего десять, и больше не становится. Выбора-то почти нет.
— Я, когда увидел эту скрипку, влюбился в нее. Но продавцу не до конца доверяю, — повторяет Штарк свою легенду.
— Влюбились, — усмехается Амиранов. — Это романтично. Ну, давайте ваши фотографии.
По-прежнему стоя — Ивану он тоже не предложил сесть, — мастер медленно тасует распечатки, которые Иван сделал на хорошей матовой фотобумаге.
— Я смотрел этот инструмент лет двадцать пять назад, когда только ввели паспорта, — сообщает он наконец. — Знаете, почему их ввели?
— Нет, — честно признается Иван. Ничего удивительного в существовании паспортов для скрипок и отдельно для смычков он не увидел: в Москве его поражали скорее случаи, выбивавшиеся из советской традиции.
— При Сталине их не было и при Брежневе не было, — отвечать на свой же вопрос Амиранов начинает издалека. — А появились они при Горбачеве. Это надо сказать спасибо Сереже Дьяченко. Он был очень талантливый музыкант, но рисковый. Авантюрист. Преподавал в консерватории, а зарабатывал тем, что отправлял отсюда старинные скрипки в Америку. Контрабандой. С размахом работал… Большой был скандал, когда все открылось. В восемьдесят шестом его посадили, а через год ввели паспорта, чтобы все старинные инструменты были под присмотром. Сережа потом уехал в Италию, там опять попался на чем-то и повесился. Лучше бы играл себе и играл. Я же говорю вам, в нашем деле много жуликов.
— Значит, вы смотрели эту скрипку в восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом году? — напоминает Штарк тему разговора.
— Да. Ее приносил Леонид Никитич Иванов, он был концертмейстером в Большом театре. Уважаемый человек. Сказал: «Ираклий, видишь, я старик, а эта скрипка еще старше. Но паспорт только сейчас получает». Я удивился, что у него такой простой инструмент, прямо скажем. Красивый, да, но простой. Даже слишком, для такого-то музыканта.
— Это не очень хорошая скрипка?
— Ваш продавец вам ее расхвалил, да? Не сказал, что это «страдивари»? Я помню, мы с Леней Ивановым еще смеялись, что на ней этикет Страдивари. Или его уже нет?
