Книга Пробуждение Ктулху - Артур Филлипс Этвуд

– Полагаю, всему виной мое исключительное сходство с дедушкой, – мягко, насколько это было возможно, ответил я.

– Еще раз извините, мистер Этвуд, – повторил старичок. – Это, право, впервые за всю мою практику – чтобы я путал имена клиентов… Подобного раньше никогда не случалось. Полагаю, причина в том, что ваш дедушка был моим клиентом в течение многих лет. Да, полагаю, что именно в этом.

– Благодарю вас за всю проделанную работу, – вот и все, что я мог ему на это сказать. Подержав в руках бумаги, я снова вручил их старичку юристу и попросил поместить их в фирме, взяв на себя всю ответственность за их сохранение. Юрист дал мне священную клятву именно так и поступить, и, ответив на сердечное рукопожатие маленькой, мягкой, шероховатой от старости руки, я покинул юридическую контору и направился в сторону дома.

Однако на половине пути я внезапно переменил решение.

Перед моими глазами неуклонно вырастала гора, увенчанная силуэтом местной церкви. Я прошелся по нескольким улицам, вспоминая о том, какая же из них ведет наверх, постепенно превращаясь в дорогу к мрачному, вечно ледяному храму. Наконец я нашел тот старый путь, по которому прошел много лет назад, и начал подниматься. Шаг за шагом я возносился над городком; дома на улицах внизу делались все меньше, а церковь вырастала передо мной с каждой минутой. И вот я уже стою перед ней, заслоняющей все небеса своими темными стенами.

Я протянул руку и коснулся камней. По давним временам я помнил это ледяное прикосновение, но на сей раз ничего подобного не произошло: камень был на ощупь как обычный камень, не холоднее и не теплее, чем это бывает в таких ситуациях.

Я обошел церковь кругом. На подоконнике одного из окон стояли довольно чахлые, но все же совершенно обычные живые цветы – из тех, что местные пожилые дамы любят выращивать в собственных жилищах.

Внутри было темно, но дверь не запирали, и я невольно поддался соблазну и вошел. Если я действительно превращусь в достопочтенного местного жителя, достойного наследника всеми уважаемого предка, то посещение этого места сделается для меня такой же необходимостью, как вечерние прогулки, участие в благотворительности и, по всей видимости, визиты к некоторым господам. Кроме того, от меня будут ждать женитьбы, поэтому заранее следует обдумать, каким образом отделаться от столь нежелательных предложений. В том, что мне начнут навязывать одну прекрасную даму за другой, я не сомневался.

Внутри церковь выглядела строго – сиденья, разложенные на них истрепанные, довольно убогие на вид молитвенники, на окнах – ни одного занавеса, на стенах – две картины: одна изображала распятие, другая представляла собой старый, почти выцветший плакат, объявлявший о каком-то давно прошедшем мероприятии. Сколько я ни старался, ничего не мог там разобрать, только несколько букв и кусок мужского профиля с торчащим носом и прижатым к голове ухом невероятного размера.

Я сел на одну из скамеек поближе к выходу, словно для меня в тот миг не было ничего важнее, чем привыкнуть к этому месту и чувствовать себя здесь свободно. Скамейка оказалась невероятно жесткой и холодной, ее как будто нарочно заполнили льдом. Я поскорее встал, опасаясь простуды: знакомство со здешними врачами определенно не входило в мои планы.

Медленно, осторожными шагами, по неизвестной мне самому причине стараясь не шуметь, я покинул церковь. Снаружи было теплее, чем внутри здания, и я с облегчением втянул в легкие воздух.

Дальнейший путь вел с холма вниз… к тому одичавшему саду, что окружал выстроенное некогда неведомо кем строение, где когда-то я видел висящих вниз головой, словно коконы, странных существ… одно из которых, именуясь моим дядей, являлось ко мне не то во сне, не то наяву.

Мисс Раккуэль Радклиф заверяла меня, что в этом бывшем саду никаких строений не существует и в помине, но так ли это на самом деле? Почему-то я не сомневался в том, что если сама она здесь и бывала, то в незапамятные времена и в лучшем случае может лишь предполагать, что строение за минувшие годы полностью разрушилось.

Значительно позднее мне пришла в голову мысль о том, что, возможно, и старое строение, похожее на сарай (однако сарай ли это на самом деле?), и пребывавших в нем существ в состоянии были видеть лишь мой отец и я (а в былые времена, надо полагать, и моя матушка). Прочие же люди были лишены подобной возможности и совершенно искренне считали заброшенный сад пустым.

Впрочем, я так до конца и не выяснил, так ли это было на самом деле.

В любом случае, когда я остановился посреди сада, тяжело дыша и стараясь подавить в себе страхи, возродившиеся внутри моей души с прежней отчаянной силой, здание сарая находилось прямо передо мной. За минувшие годы оно ничуть не пострадало и не изменилось, и все так же дверь стояла приоткрытой – как будто пребывала в том самом положении, в котором я ее оставил, убегая отсюда в давние годы.

– Артур Филлипс Этвуд Эллингтон, – обратился я сам к себе, – ты уже взрослый и в состоянии войти туда.

Я решил взять вторую фамилию – все равно Этвудом меня здесь никто называть не станет. Через пару дней вернусь к юристу и закажу новые документы, фиксирующие данный факт.

Дверь как будто покачнулась, хотя здесь стояло безветрие. Я тряхнул головой, стараясь избавиться от суеверия и детских страхов. Если у меня имеются братья нечеловеческого происхождения, это, конечно, неприятно, создает определенные трудности, но, по всей вероятности, бояться такого не следует. Подобно тому, как Джейден подчинялся моему дедушке и, возможно, по-своему заботился о нем, он станет подчиняться мне и выполнять мои приказания.

С этой мыслью я поспешно вошел внутрь помещения.

Там не обнаружилось никого и ничего. На том месте, где я когда-то видел странных существ, зияла пустота. Под потолком тянулась балка – ее я помнил, но на ней не осталось даже следов. Зато благодаря отсутствию этих свисающих с балки качающихся фигур я заметил большой сундук, стоящий у самой дальней стены. Сундук был чрезвычайно старым, возможно даже привезенным в давние времена откуда-нибудь из Англии кем-то из наших давних-давних предков. Он был изрисован человеческими фигурами: мужчины и женщины, одетые в древние одеяния, ходили взад-вперед, здоровались, касались руками плеч друг друга, расставались. Возможно, это были одни и те же персонажи, нарисованные несколько раз, пришло мне в голову. В любом случае изображение казалось примитивным и несущим в себе невыразимую древность, навевающую глубочайшую тоску.

Я подошел ближе и коснулся рукой крышки. Сундук не был заперт, однако это меня в тот момент уже не удивляло: по всей видимости, дед хорошо знал, какое впечатление производит старое здание и хранящиеся в нем предметы на обитателей Саут-Этчесона, поэтому не дал себе труда что-то здесь запечатывать.

В сундуке находились по преимуществу бумаги – письма, какие-то рукописи, несколько газетных вырезок и газетных номеров, где были обведены красными чернилами отдельные статьи. Еще ниже находились широкий старый блокнот, исписанный невнятным почерком, и два пиджака, на которых я также, к своему величайшему изумлению, разглядел буквы.

Желания сидеть в этом помещении у меня по вполне понятной причине не возникло. Отовсюду сюда врывался ветер, так что спустя несколько минут тебя начинало знобить, да и света сюда проникало очень мало.

Никакой сумки у меня при себе в тот момент не имелось, поэтому пришлось для начала взять немного – не слишком толстую пачку бумаг, лежавших сверху. Я свернул эти листки кольцом и обвязал носовым платком, решив вернуться за прочими текстами позднее, когда заранее подготовлюсь к ноше. В тот момент подобная мысль казалась мне единственным разумным ходом действий.

Не могу в точности определить, что именно заставило меня с такой откровенной жадностью собирать эти бумаги. Какой-то частью души я чувствовал, что это поступок, в определенной мере таящий в себе некую необъяснимую опасность. Однако, как и в других случаях, рассудительное бессильно отступало перед безумным.

Я принес в дом странные свидетельства о неведомом, которое, как я уже догадывался, отныне будет определять основы моей грядущей жизни. Главное, что я хотел бы выяснить, – это сущность моего «дяди», порожденного от дедушки и неведомой женщины. Кем была она, мать этого чудовища, которое являлось мне исключительно в снах – или в бреду? Почему дед никогда даже не упоминал о собственной супруге – и почему в городе о ней, как теперь очевидно, не сохранилось ни малейшей памяти? Думалось